Ремедий молча встал, сгинул в недрах большого дома. И Бальтазар остался один в пустой темной трапезной. Свечи, аркебуза, вино в бокале. Он покачал головой.
Он не видел Иеронимуса полтора года – с тех пор как тот покинул Раменсбург, оставив после себя дурную память, страх и мертвую Рехильду Миллер. А не разговаривал с ним и того больше. Еще с тех времен, когда оба таскались со Сворой Пропащих под знаменами бесноватого Лотара.
Бальтазар Фихтеле так глубоко погрузился в свои мысли, что не заметил, как вошел Иеронимус. Вздрогнул, увидев перед собой того, о ком только что думал.
– Можно подумать, вы появились из-под земли, отец Иеронимус, – сказал Фихтеле. И опять прикусил язык.
Иеронимус хмыкнул.
– А ты все такой же еретик, Фихтеле, как я погляжу, – заметил он.
Фихтеле побледнел.
– Прости, – тут же сказал Иеронимус. – Я не должен был так шутить.
– Шуточки у вас, отец капеллан, – пробормотал Фихтеле. И опять невпопад сказал, сам почувствовал. Да что же это такое!..
Иеронимус ждал, пока Фихтеле придет в себя. И как ни странно, Бальтазар постепенно успокаивался. Допил вино, потер пальцами лицо.
Мракобес заговорил первым:
– Как живешь, Фихтеле?
После смерти Рехильды Миллер Бальтазар недолго оставался в Раменсбурге. Боялся. Только дождался доротеиных родов. Он был очень привязан к своей сестре и не скрывал этого.
Эгберт изводился страхами за жену и будущего ребенка. А Бальтазар – тот слишком был подавлен гибелью своей любовницы, которая не любила его. Когда у Доротеи начались схватки, оба свойственника ушли в кабак к Готтеспфеннингу. Под вечер туда явилась Катерина Харш, помогавшая при родах. Мужчины к тому времени уже безнадежно напились. Женщина сурово поглядела на них и объявила, как отрезала: «Мальчик».
– Как Доротея, здорова? – спросил Иеронимус.
Бальтазар кивнул.
Тогда Иеронимус произнес имя, которое Бальтазар боялся услышать.
– А Николаус Миллер?
– Николаус умер.
После публичного сожжения Рехильды Николаус Миллер заперся в доме, никого не желал видеть. Ждал, пока к нему придут, арестуют, начнут допрашивать.
Никто не пришел. О нем словно позабыли.
Миллер перестал ходить в церковь. Отец Якоб несколько раз пытался достучаться к нему, но Николаус не открывал. Прислуге было запрещено вступать в разговоры с кем-либо.
Кончилось тем, что отец Якоб, человек грубый и решительный, призвал к себе нескольких горняков и при их содействии выломал дверь в доме почтенного гражданина Миллера. Николаус публично был объявлен одержимым. Обезумевшего от горя старика силой вытащили из дома.
Отец Якоб принялся выхаживать его. Лечение заключалось в том, что священнослужитель поливал больного отборной бранью, заставлял есть мясо даже по постным дням, таскал на службы, а по вечерам рассказывал все, что происходит в городе.