Ослепительное синее осеннее небо расстилало свои крылья над содрогающейся Зарой.
На шестой день после начала штурма город был взят.
Высокие стены, гордые башни, испачканные смолой, разбитые во многих местах, пали, и ярость венецианцев разметала их. Почти сразу из-за рухнувших стен к небу поднялся черный жирный дым: город подожгли сразу в нескольких кварталах. Вместе с дымом полетели к небу жалобные крики; полилась кровь.
Тогда Симон покинул свой лагерь и вместе со своим братом Гюи и Ангерраном пошел к Заре. Он ступал медленно, словно боялся оступиться среди трупов, камней, стрел, брошенных повсюду бревен. И вот что-то мелькнуло среди поваленных друг на друга человеческих тел. Симон наклонился, нетерпеливо отбросил в сторону мертвую, уже коченеющую руку – убитый венецианец словно и после смерти судорожно цеплялся за землю Зары – и взял в ладони упавший со стены образ Пресвятой Девы.
Образ был совсем маленький и поэтому уцелел, только был сильно испачкан кровью и копотью. Ангерран протянул руку:
– Что вы нашли, мессир?
Симон показал ему. Ангерран молча стиснул плечо Симона и ничего больше не сказал. А у Симона вдруг заныло в груди. Болело почти нестерпимо, как будто к его коже приложили раскаленное тавро. Симон даже провел пальцами по рубахе, однако ничего не почувствовал – все было холодным.
И он забыл о боли, привыкнув к ней, – как часто делал и раньше, и впоследствии.
Они вошли в горящую Зару. Рыцари успели передраться с венецианцами, не поделив добычу, и на горящих, разоренных улицах шла всеобщая свалка: все против всех. Несколько раз разъяренные дракой люди бросались на Симона; брезгливо кривя губы, Симон отбрасывал их, не прикасаясь к мечу, голыми руками.
Втроем они прошли весь город. Большая улица, охваченная смятением, вывела их к храму. На площади перед церковью уже лежали несколько убитых, однако сама церковь не была тронута ни пожаром, ни грабежом.
– С них станется, – проворчал Гюи де Монфор.
Они поднялись по ступеням и постучали в запертую дверь. Им не хотели отворять, сердито кричали что-то на непонятном языке. Симон сказал:
– Во имя Господа нашего Иисуса Христа.
Дверь приоткрылась. На Симона уставились перепуганные глаза: монах.
– Почему ты здесь? – спросил его Симон. – Ты должен быть там, с ними, когда их убивают!
И подал ему найденный у стен образок.
Монах все так же испуганно выхватил образок из пальцев Симона и тут же с лязгом захлопнул дверь.
Тут жар от невидимого тавра стал нестерпим. Симон вдруг побелел, пошатнулся. Боль не хотела, чтобы о ней забывали.
– Что с вами? – спросил Гюи де Монфор.