Меня такой план вполне устраивал. Как ни странно, хождение по постоялым дворам и тавернам, заполненным по большей части изрядно подвыпившей и потому не особенно интересной публикой, ничуть не тяготило меня. Я по-прежнему пребывал в удивительно приятном состоянии легкой эйфории, которое ощутил, ступив на стартовую площадку темпорального модулятора.
И все же я позволил себе напомнить:
– Мы договаривались зайти в таверну, в которой бывает Шекспир.
– Я помню об этом, – заверил меня гид. – Именно там мы сегодня пообедаем.
Таверна, называвшаяся «Белый Огонь», находилась на западной окраине Лондона, вне стен Сити. До реки от нее было рукой подать. Фасад таверны, выходивший на Флитт-стрит, украшала восьмиугольная вывеска с грубо и неумело намалеванным костром, который по незнанию легко можно было принять за растрепанную ветром копну сена.
Помещение, как и во всех прочих тавернах, в которых мы успели побывать, было небольшое, полутемное, наполненное причудливой смесью разнообразных запахов. Маленькие оконца, даже распахнутые настежь, были не в состоянии ни наполнить обеденный зал светом, ни выветрить из него все те ароматы, которыми, казалось, были пропитаны сами стены таверны, столы, низкие трехногие табуреты, потолочные балки над головой и соломенная крыша, накрывающая это строение. Сверху в кружки и тарелки сидевших за столами посетителей сыпался всевозможнейший мусор вперемешку с мелкими жуками. Но на подобные мелкие неудобства никто здесь, похоже, не обращал внимания.
В остальном же таверна была очень даже милой. А за цветастыми шторками на окнах, которые, судя по их состоянию, посетители нередко использовали в качестве салфеток и носовых платков, и горшками с цветами, выставленными на подоконниках, безошибочно угадывалась заботливая женская рука.
Посетителями таверны были по большей части люди из только зарождающегося среднего класса: мелкие ремесленники, имеющие собственные мастерские, да удачливые торговцы, получающие стабильный доход от перепродажи зерна, кожи и шерсти. Выглядели они, быть может, и не вполне респектабельно, но зато держались с достоинством. Ни один из них уже не сел бы за стол рядом с оборванцем, покупающим на последний пенни стакан прокисшего пива. Среди такой публики вполне могли оказаться и актеры.
Оловянная посуда, в которой нам подали еду, была почти чистой, – края ее только едва заметно поблескивали от жира. Поскольку пришло уже время обеда, Алекс заказал мясную похлебку и зайца, зажаренного на вертеле. Суп мне понравился, хотя мне показалось, что в нем не хватает специй. А пропахшее дымом из очага заячье мясо, которое нужно было самому отрезать широким ножом от выложенной на большое круглое блюдо подрумяненной тушки, оказалось настолько вкусным, что я один съел не меньше половины. Угрызения совести по этому поводу меня не мучили, поскольку господин Ручинкин, как и прежде, почти ничего не ел, налегая на пиво. Мы же с Алексом запили плотный обед кисловатым сидром, который приятно пузырился во рту, слегка пощипывая язык.