Люся и сама торопилась, но проклятый ремень никак не хотел налезать на рукав пальто.
– Вот ведь… идиотство… – с силой рванула она ремень, и тот оборвался.
Нести теперь музыкальный инструмент не было никакой возможности.
– Люся, ты это сделала специально… – процедила сквозь зубы Василиса. – Ты не хочешь таскаться за Хлебовым, ты хочешь ехать домой в машине, как порядочный человек! А я одна должна…
– Вася! Он уходит! – испугалась Люся. – Беги за ним, а я… Ну не могу же я таскаться с этим баяном, когда его даже держать не за что!! Беги, Васенька, я тут Ольгу подожду…
Василиса понимающе хмыкнула, но времени терять было нельзя, а с Люсей… что ж, с Люсей она поговорит дома!..
Василиса выскользнула за дверь и слилась с темнотой. Она включила на полную мощность свой тончайший слух, свое убогое зрение и, как ей казалось, звериное чутье. Сегодня она выходила один на один с противником, и даже единственное дружеское плечо осталось там, в подвале…
Уже все ушли, а Люся все пыталась приделать ремень к музыкальному инструменту.
– Люся, вы тут закроете, а ключик в ведро бросьте, оно стоит на входе, – дал последние указания режиссер и потопал наверх.
– Брошу. Вот черт, в самый неподходящий момент. И что только Василиса подумает… И ведь не оставишь, куда я потом без этой гармони? – скулила Люся, обдирая пальцы.
Внезапно холодная волна охватила ноги, свет погас и с грохотом захлопнулась дверь.
– Опять не заплати… – начала было Люся, но рот ей кто-то зажал сильной ладонью.
Вот тут-то Людмила Ефимовна поняла, что значит быть в «крепких руках преступника». По спине немедленно забегали полчища мурашек, ноги отказались слушаться, а сердце затрепыхалось в горле. Все тело колотило от страха, но Люся еще пыталась выглядеть достойно – она старалась лягнуть или хотя бы ущипнуть мерзавца, у нее ничего не получалось, и от этого Люсе делалось совсем уж невыносимо. Главное сейчас было – не грохнуться в обморок, хотя… Потеряй она сейчас сознание, этот подлец и не догадался бы, так и пришлось бы умереть в обнимку с убийцей.
В дверь скромно постучали, и послышался родной, самый любимый голос на свете. «Оля! Оленька!!» – узнала Люся, принялась дергаться, но ничего из этого не получалось. Рука так же крепко зажимала ей рот, кричать у Люси не было возможности, она только мычала. Но звук получался какой-то слабенький, совсем неслышный, зато теперь ей безжалостной рукой перекрыли и нос. Дышать стало совсем нечем. Люся задыхалась, но перед тем как ей окончательно погибнуть, нос все-таки освободили.