– Заткнись! – дернулась Александра.
У Даши по-кошачьи сузились глаза. Нет, она не выскочит из комнаты, как нашкодившая гимназистка, эта гиена не зря кусается, видно же, что она боится. Даша уселась напротив, не переставала удивляться перевоплощению целомудренной очаровательной женщины в эгоистичную, жестокую преступницу.
– Так мне заткнуться или продолжать? – Валерия надменно подняла бровь.
– Продолжайте. Ольга, Саша, если не сможете держать себя в руках, лучше выйдите. И ничему не удивляйтесь, просто это не та Лера, которую вы знали. – Сергею было больно смотреть на подруг. – Продолжайте, Валерия. Вы остановились на том, что задушили ребенка подушкой. А скажите, вы подушку с собой принесли?
– Нет. Ее медсестра принесла, у нее их там штуки три было, на одной спала, а эта рядом лежала. Вот я ею и воспользовалась.
– Вы говорите, что все шло, как вы и задумали, но если бы медсестра не спала или не оказалось под рукой этой злосчастной подушки?
– Ночью спали они всегда, ну а уж если бы и бодрствовали, то недолго. Все равно бы дождалась своего часа. А с подушками… Я сначала не знала о них, думала, просто переверну этого ребенка лицом вниз и попридержу, вот и все. Но только прикоснулась… Знаете, он такой теплый был, мягкий какой-то… Ну, в общем, не могла я его собственными руками… Раздумывать было некогда, вот я подушку и схватила.
– А почему же вы ее на место не убрали? Это же была такая улика, вы-то не могли этого не понимать. Логичнее было вернуть ее на место, поди потом разберись, отчего скончался младенец.
– Это здесь, сейчас, за столом можно рассуждать о логике, а тогда… Мне надо было быстрее уходить. И куда бы я потащила подушку? Обратно к этой спящей красавице? А если бы она разлепила-таки свои зенки? Она ведь меня тогда не со спины увидела бы, а лицом к лицу. Да еще и крик могла поднять…
– Ну, не к Вере, на пол бы бросили.
– А смысл? Что на полу подушка, что в кроватке, все равно ее кто-то трогал. Да и потом я не была уверена, что ребенок уже мертв. А если бы и умер, увидеть посиневшее лицо трупика… Нет, это не то зрелище, подушка осталась там, да мне это и не помешало, правда, когда уходила, кто-то там всполошился, но ненадолго, слегка посуетились и затихли.
Саша не выдержала, плеснула себе мартини и, забыв добавить тоник, залпом выпила, схватила сигарету и подошла к окну, хотела промолчать, не смогла:
– Сережа, можно я только одно спрошу? – и обратилась к Валерии: – Но ведь ты и сейчас не жалеешь о том, что сделала?!
– Не жалею! – с вызовом бросила та. – Ты, Шура, хочешь сказать, что никогда не завидовала моей жизни? А ведь это я сама ее себе создала! И к Григу на следующий день сама подошла. Говорят, что преступников тянет на место преступления, не знаю. Мне нельзя было оставлять его одного, надо было действовать быстро, пока его жена не выписалась из роддома. А то не дай бог могли приключиться приступы жалости, тупого благородства, и все бы прахом пошло. Сначала я крутилась около него из-за любопытства, потом разглядела, что и правда мужик хваткий, а уж какой он заботливый, я в роддоме нагляделась. Понемногу и он ко мне привык. Сначала-то он от своего несчастья как замороженный ходил, не ведал, что творил. А я с ним тогда и не разлучалась, а потом, когда в себя пришел, и сам понял, что со мной-то ему лучше. Если учесть, какие я ему перспективы на будущее нарисовала! Уехать согласился с облегчением, а я не стала задерживаться. В университет я так и не вернулась, и отцу, и Григу объяснила это сумасбродной любовью. С разводом отец уладил, и мы тут же расписались. Естественно, я настояла, чтобы фамилию он мою взял, так легче уйти от прошлого. Так и стал Григ Григорьевым.