Перрон был пуст.
Я постоял немного на цветном бетоне, глядя на вагончик монора. Медленно сошлись прозрачные створки двери, вагон качнулся, приподнялся над рельсом и ровно пошел вперед. Пустой вагон, уходящий с пустого вокзала.
А чего я еще, собственно говоря, жду? Ночь. Нормальные люди давным-давно спят.
Я двинулся по перрону, стараясь наступать лишь на оранжевые пятна. Цветной бетон вошел в моду лет пять назад, и у мальчишек сразу появилась игра – ходить по нему, наступая лишь на один цвет. Достаточно сложно, между прочим. Приходится то семенить, то прыгать, то идти на цыпочках, опираясь на крошечные пятнышки выбранного цвета.
Сейчас оранжевая дорожка вела меня вдоль длинной шеренги торговых автоматов. Чувствуя мое приближение, они включали рекламу, и я шел сквозь строй довольных, веселых, пьющих колу, жующих горячие бутерброды, моющих волосы шампунем от перхоти, слушающих исключительно «Трек», курящих безникотиновые сигареты людей. Я даже посмотрел, не удастся ли пройти к автоматам, и взять баночку колы. Но оранжевых пятен между мной и «колой» не было. Я двинулся дальше – вдоль жизнерадостно клацающей дверями стены вокзальчика, мимо информ-терминалов, телефонов, мимо пологих спусков с перрона, ведущих к городку. Судя по надписи над вокзалом, почему-то не светящейся, незаметной, город назывался Веллесберг. Я, в общем-то, ехал в городок китайских переселенцев И Пин, но за пять часов монор надоел мне до отказа.
Оранжевые пятна перешли в оранжевые брызги, а затем – в редкие островки оранжевого цвета. Но пути с перрона все не было. Я шел и шел вдоль тускло-серого рельса, увлекшись игрой так, что не заметил – на перроне я не один.
– По оранжевым вниз не сойдешь, – послышалось из-за спины.
Я обернулся. В стене вокзала была глубокая ниша с широкой скамейкой. На ней и сидел говоривший – мальчишка моего возраста, судя по голосу. Впрочем, взрослого я почувствовал бы по запаху, еще только выходя из вагона. Взрослые пахнут сильно, в отличие от детей.
– Уверен? – поинтересовался я.
– Абсолютно.
По-русски он говорил совсем чисто. Ничего удивительного, здесь много наших летом отдыхает.
Пожав плечами, я сказал:
– Меняю цвет на красный.
Это уже как бы не совсем чистая победа, поменять цвет. Но на соседний по спектру – можно. Я шагнул на алую кляксу.
– По красным не выйдешь, – словно бы с удовольствием сказал мальчишка. – Ни один цвет не дает выхода. Если честно играешь – не выйти. Это специально, чтобы дети не играли возле путей. Так-то, дружок…
Я разозлился. Называть меня «дружком», или сравнивать с детьми никто не имел права. Тут дело не в биовозрасте. Тем более, что нахал никак не мог быть меня старше.
