Клубникину отказник давался с трудом, в основном из-за проклятой орфографии, которую он любил как прокурора Прокрустова. Слова «лисапед», «колидор», «салафан» и прочие Володя писал так же, как и произносил. Был момент, когда Клубникин хотел нанять секретаршу и даже уже присмотрел подходящую девятиклассницу, но Соловец выгнал ее, а Клубникину сделал хороший втык. В мучениях, не зная, как написать отчество главного героя отказника – потерпевшего, он заглянул к Таранкину, который, закинув ноги на стол, болтал по телефону с Петренко, отчитываясь за успехи в борьбе с наркомафией.
– Чего тебе? – Таранкин положил трубку на стол.
– Как пишется – Игоревич или Игорьевич? Таранкин минуты две молча смотрел на Клубникина.
– Игоревич, – затем поднял трубку, – да, да, все понял. Обязательно найдем у него наркоту. А где она должна лежать? В белье? Хорошо, только скажите вашим, чтобы солома свежая была, а то в прошлый раз у Клочкина не проверили и нашли «вторяк», так он до сих пор жалобы о незаконном обыске пишет.
Клубникин вернулся в кабинет, помучился еще минут пять, но потом плюнул и решил вызвать свою секретаршу. По его расчетам, она должна была уже вернуться из школы.
Зубр не кололся. Кивинов и Соловец заперлись в кабинете, повесив на двери табличку с надписью «Не шуметь! Идет расколка!», и уже два часа как пытались что-нибудь вытянуть из Зубра. Ни угрозы пресс-хатой, ни обманы, ни посулы счастливой жизни на зоне результатов не давали, но отпускать Газонского тоже было нельзя. И тут сквозь сплошную пелену «Беломора» и «Винстона» Кивинов увидел условный знак Соловца – тот ослабил галстук, а затем снова затянул его. Кивинов все мгновенно понял и сгинул в свой кабинет.
Соловец остался один на один с Зубром.
– Я ведь тебя, гад, в баре подставлю, свои же на перо посадят. Вот раскроем мы пару краж, а все стрелки на тебя сведем. Скажи без записи, где заточку взял, а мы простим, если криминал.
– В гробу я видал ваше прощение, – нагло ответил Зубр. – Ты, что, меня за сопливого держишь? Докажете – возьму на себя заточку, а на нет – и суда нет.
– Ладно, раз ты так. – Соловец подошел к шкафу и открыл створки.
Взору полупьяного Зубра предстал железный ящик, весь усыпанный лампочками и индикаторами и опутанный проводами, на котором красовалась сделанная фломастером надпись «Детектор лжи». На самом деле, это была панель от компьютера, привезенного года два назад для нужд угрозыска, но разобранного на детали местными радиолюбителями. Останки же многострадальной машины детский опер Волков прикрепил на железный ящик и использовал в качестве «детектора лжи» для раскола малолеток. А так как своего шкафа у Волкова не было, то хранил он сей агрегат в кабинете у шефа.