– Андрюша, Андрюша, ты пойми, я женщина, я хочу любить и быть любимой, – Язык ее заплетался на каждом слове. – Я буду завтра ждать тебя, ты обязательно придешь, шалунишка.
«Шалунишка» тихо краснел и вытирал со щек помаду. Он довел Чучурину до выхода из отделения, надел ей на нос очки с оставшейся линзой и, сказав: «Непременно», закрыл за ней дверь, тем самым прервав ее любовные поползновения.
«Душевная, все-таки, женщина, – вздохнул он. -Лишь бы до дому дошла».
Согласно полученной Соловцом в жилконторе справке Железнева Наталья Викторовна, двадцати трех лет от роду, проживала в двухкомнатной квартире сталинского дома одна. Сам дом располагался сразу за памятником Кирову, в результате чего окна квартиры Натальи Викторовны выходили прямо на здание Кировского РУВД, что, несомненно, должно было оказать положительное влияние на ее моральный облик. Однако после разговора Волкова и Таранкина с соседями Железневой по площадке вырисовывалась не очень лестная для нее картина.
Квартира, как выяснилось, досталась ей по наследству от матери, умершей два года назад. Отца у Железневой не было вовсе, а если и был, то чисто формально. Обилие приходящих к ней знакомых мужского пола, в том числе негроидной и монголоидной расы, новые дорогие вещи и украшения позволяли сделать вывод, что Наталья Викторовна была проституткой. Валютной. До смерти матери она училась в каком-то техникуме, но не по желанию, а скорее под влиянием материнской ласки, и, получив полную свободу, она тут же решила – учебе конец, и окунулась в полный романтики мир путан, сутенеров и партнеров, одним словом, с головой бросилась в эротический бизнес. Судя по появившимся за последний год в квартире роскошным предметам быта, работала Наташа, что называется, не покладая ног.
Соловец позвонил в дверь и прислушался. Как и предполагали оперативники, дверь никто не открыл.
– Я ее уж неделю точно не вижу, – подсказала бабуля из соседней квартиры.
– А обычно дома живет?
– Когда как, но больше чем на два дня не пропадала.
– Родственники у нее еще есть?
– Не знаю, мать, когда жива была, с каким-то анжинером ходила, а есть ли кто-нибудь у них, сказать не могу.
– А вам ничего не говорила? Может, уехать куда собиралась?
– Ездит-то она летом. На юг. А по весне завсегда дома.
Соловец дернул ручку. Двойная сталинская дверь не сдвинулась ни на миллиметр.
– Надо динамитом, – посоветовал Волков.
– Нельзя, звонок поломаться может, – ответил Таранкин.
Минут десять все стояли в нерешительности. Деликатного предложения вынести дверь ни от кого пока не поступало. Это и понятно – последствия могут быть самые неожиданные. Положительный результат гарантировался только в том случае, если бы за дверью сидел убийца и писал явку с повинной, а во всех остальных случаях грозило служебное расследование за незаконное посещение квартиры со всем арсеналом штрафных санкций, говоря футбольным языком, вплоть до удаления с поля. Однако отсвечивать в подъезде становилось скучновато, и Соловец решил сбегать в прокуратуру и заручиться там поддержкой, объяснив всю комичность ситуации.