Листопада он, естественно, опередил. В реанимации его попыталась остановить медсестра, тряся перед лицом грязными бахилами.
Брандспойт грубо оттолкнул ее и прошел, громыхая каблуками, в ординаторскую. Там сидел уставший бородатый врач и пил кофе.
– Я Угрюмов. Моя жена у вас. Что с ней?!
– Добрый вечер. Угрюмова?: Минуточку. Она на операции.
Виктор Павлович достал бумажник и бросил на стол несколько сотенных купюр зеленого цвета.
– Сделайте все возможное.
Врач скосил глаз на стол, поставил чашку с кофе и, сказав: «Подождите», исчез из ординаторской.
Пока он «делал все возможное», появился Листопад. Сегодня он был без формы, вероятно, происшествие застало его в домашней обстановке.
– Здравствуй, Виктор Павлович. Ну как?
Как дела?
– Не знаю пока. Операция. Рассказывай.
– Нам позвонили из «Скорой». Мужчина возвращался с прогулки с собакой, зашел в подъезд, увидел лежащую в крови женщину, вызвал «Скорую». Участковый нашел сумочку с документами. Вот, собственно, и все. Наверное, она оступилась. Не знаешь, она выпивала сегодня?
– Не знаю, – мрачно ответил авторитет. – Она планировала заехать на эту квартиру полить цветы…
– Она на шпильки не жаловалась?
– Да какие, на хер, шпильки? – не выдержал Виктор Павлович, которому версия с нападением была по большому счету на руку. – Открытая черепно-мозговая травма! Это ж как упасть надо?!
– Ну, у нас всякие случаи были… Люди падали с высоты собственного роста и…
– Прекрати! Где ее сумочка?
– Я не заезжал в отдел, я прямо из дома. Наверное, в дежурной части.
– Рыбка моя, девочка… Вы должны найти того, кто это сделал. Понятно? Я тоже попытаюсь. Ты понимаешь, в чей огород этот камень? Суки, козлы долбаные!
– Ты отпускал ее без охраны?
– Никогда. Я сам удивлен, почему она зашла в подъезд одна. Но я узнаю это.
Вернулся бородатый врач. Следом зашел второй, со спущенной на шею марлевой повязкой. Лица оптимизма не выражали.
– Что? – резко бросил Брандспойт.
– Извините. Мы сделали все, что могли. Она скончалась.
Виктор Павлович выдержал полагающуюся в таких случаях трагическую паузу, опустился на диван, закрыл лицо ладонями и, прошептав театральное «Не верю», громко, надрывно зарыдал. Врачи опустили головы, Герман Андреевич пожал плечами, не зная, что сказать в данной ситуации.
– А-а-а!!! – Брандспойт катался по дивану и рвал волосы. – Девочка, девочка моя, малышка, зайка, блин… Убью, убью собак! Кто ж тебя, ласточка?! У-у-у…
Потом он поднял заплаканное лицо и повернулся к врачам.
– Я могу ее увидеть?
– Можете, конечно, – ответил бородач. – Но… после трепанации черепа… Сами понимаете, без грима. Дождитесь завтра, когда ее приведут в порядок.