Этот день запомнился Юрию одновременно и как крайне огорчительный, и как несомненно знаменательный. Огорчения у него начались практически сразу же, как он уселся за свой стол и приготовился к переводу реферата по проблеме остекловывания твердых радиоактивных отходов. Но не успел он закончить и первую страницу, как в их комнате появилась вечно напыщенная Дарья Модестовна, слывшая в институте правой рукой начальника отдела кадров.
– Василий Семенович ожидает Вас... Сорокин, – произнесла она с таким выражением на лице, будто только что случайно проглотила мохнатого тропического таракана.
Затем она, едва не наступая ему на пятки, буквально отконвоировала его до дверей Вешкина, бросив ему на прощание:
– Вы, Сорокин, уже два года в отпуске не были, я Вам советую подумать об этом серьезно!
– Непременно, – огрызнулся Юрий, – всю ночь буду думать!
Он постучал в выкрашенную под светлый орех дверь и вошел в кабинет.
Василий Семенович встретил его приветливо, но по его суетливым движениям было заметно, что он очень нервничает.
– А, Юрий Александрович к нам пожаловал, – забубнил он скороговоркой, – вот и славненько, вот и хорошо.
Сорокин с удивлением посмотрел на нервно потирающего руки обычно вальяжного и неторопливого кадровика.
«Что это он так трясется?» – подумал Юрий, усаживаясь в кресло, стоящее у стола.
– У меня к Вам, Юрий Александрович, весьма ответственный и, надо отметить, весьма конфиденциальный разговор, – начал тот, с трудом сдерживая невольную дрожь.
– Слушаю Вас внимательно, Василий Семенович, – кратко ответил Юра.