– Я тоже смотрел… Но ведь Росик не похож на Росинанта. Тот старый и костлявый…
– Зато он очень преданный. И Росик преданный, он мой друг… Все стулья удирают, едва отвернешься, а этот привязался навсегда. Ни разу меня не бросал…
– Может, потому, что в давние времена на нем сидел такой же мальчик, как ты… – догадливо сказала Поля.
– Может быть… Спим.
– Ага… – согласились Толя-Поля и послушно засопели.
Лыш тоже стал засыпать и при этом думать про "давние времена".
…Он увидел Пески. Их плоская красноватая поверхность была приглажена ветром. Но приглаженность выглядела не совсем ровной, а мелко-ребристой, будто стиральная доска, которую мама берегла в память о бабушке.
Кое-где из-под песка виднелись мраморные плиты со стертыми письменами. Иногда в поле зрения торчали самые неожиданные предметы: мотоцикл без переднего колеса, безголовая статуя какой-то тетеньки, белый конский череп, мятый холодильник, зубчатое колесо великанских размеров, хвостовое оперение самолета… Солнце светило с блеклого неба размытым неярким пятном, но тени от предметов были четкие и черные. При этом – удивительные. Мотоцикл был с двумя колесами, статуя с головой (и волосы ее развевались), вместо холодильника чернел на песке мохнатый медведь, вместо колеса – громадное число 908…
Сухой жар солнца был крепким, но не изнурительным. И тяжести чугунного шара Лыш не чувствовал, потому что не тащил его на плече, как раньше, а вез на Росике – держал на сиденье перед собой. Ехать было легко. Лыш, как обычно, сидел задом наперед, грудью к спинке стула, чиркал носками сандалий по песчаным гребешкам (он слышал где-то, что эти гребешки называются «свей» – ветер свеял песок в мелкую рябь). Ножки Росика иногда увязали в песке, но он выдергивал их и потом легко, по жеребячьи, скакал, будто по травянистой лужайке.
Лыш левой рукой держался за спинку, а правой придерживал перед собой чугунный шар. Но делал это машинально. Думал он о другом шаре. О том громадном и прозрачном, что висел впереди над Песками, как хрустальная планета. Шар весил миллион тонн. И в то же время он был невесомым, потому что составлял часть пространства. Так погруженная в воду капля внутри этой воды не весит ничего. Лыш ощущал это и не удивлялся. Он просто радовался, что круглый Храм, оказывается, уже есть, что Май сумел сотворить его так быстро и что его, Лыша, знания про Время и невесомость здесь пригодились…
Шар в небе становился то почти невидимым, то наполнялся переливами света. В нем обнаруживались прозрачные слои, стеклянные изломы, на которых загорались миллионы искр. Хрустальные миры пронизывали тонкие, как струны лучи.