– Сиди, сиди…
Но я встал. Ватка холодком прошлась по коже выше локтя.
– Не напрягай руку. Не бойся, это не больно…
– Дайте, я сам! Я умею… Ну, пожалуйста…
Мне казалось, что сделать это я должен именно сам. Тогда уж точно все будет хорошо. И наверно, был в моем голосе такой отчаянный звон, что медсестра на миг растерялась, шприц оказался у меня. Игла с капелькой лекарства – вверх, большой палец – на поршне. Я посмотрел на блестящую от спирта кожу над локтем. Ну вот…
За дверью что-то стукнуло, упало. И долетел плачущий Полин голос:
– Ребята, скорее! Лыш без памяти!
Нас всех как волной вынесло из комнаты, мы оказались на кухне.
Лыш, непривычно длинный, с побелевшим лицом, лежал наискосок половиц, глаза были полузакрыты, ноги неловко согнуты, руки раскинуты. Расстегнутая безрукавка оказалась распахнута, будто крылья бабочки, лямка белой майки съехала с плеча. Под ключицей (там же, где и у меня!) расползлось красное, похожее на раздавленного паука пятно. Куда там моему прыщу! Сразу было видно – у Лыша нет лишних минут. Он хрипло дышал сквозь зубы…
Где он подхватил эту заразу? За что его так ударила судьба?.. Как теперь быть? Нас двое, а доза одна. Как выбрать? Кому жить на свете?.. Конечно, ему! Это ведь он должен помочь Маю построить Хрустальный Храм, а я-то что?.. Но ведь лекарство – мое! По всем законам судьбы – оно мое! С самого начала ампула была моя! И жить так хочется. Особенно сейчас, когда столько радостей, когда есть свой дом и друзья!.. А ему не хочется?.. Но я же не виноват, что и с ним случилось такоеже!.. Не все ли равно теперь, кто виноват!..
Такие мысли колотились во мне… Но колотились уже потом, когда я уходил, прощался с Инском. А сейчас мыслей не было, никаких. Лыш был мой брат.
Я все еще держал шприц иглой вверх. Я быстро сел, левой рукой уперся в пол, а правой воткнул иглу Лышу пониже плеча и мягко надавил поршень…
Кто-то выхватил у меня шприц, но я не помню, кто. Что-то говорили, но я тоже не помню. Зато я увидел, как раздавленный красный паук стал вбирать лапы, уменьшаться на глазах. Съежился, превратился в коричневую коросточку – безобидную, я это понял сразу. И дышать Лыш стал ровно. Зашевелились веки…
И мне стало легко-легко. Я знал, что очень скоро со мной начнется то же, что с Лышем и, наверно, скрутят меня боль, тошнота, потом придет беспамятство. Но все равно сейчас было легко. Потому что я сделал то, что сделал, и не надо было ничего выбирать…
Меня рванули за плечо:
– Бежим! – Это был Грета.
– Куда? – сказал я с расслабленной улыбкой.
– Бежим! Дурак!..