Моска кивнул.
— Ясное дело, я тоже пойду, — проговорил он, не сводя глаз с окна, словно надумал взглядом пробуравить дырку в черной ночи.
Оса схватила одну из книжек, взятых с Идиной полки, и, погруженная в какие-то свои мысли, принялась ее листать.
— А я все равно останусь! — повторил Бо и настырно скрестил ручонки. — Останусь, и все!
— Сейчас ты будешь спать, ясно? — сказал Проспер, укладывая братишку обратно на подушку и укрывая одеялом. — Завтра об этом поговорим.
— Можем хоть сто, хоть тыщу лет говорить! — вскричал Бо, норовя ногами сбросить с себя одеяло. — Я останусь тут! И котятам моим тут нравится, они тут собак Лючии дразнят, а завтра Виктор зайдет за мной и Идой, и мы пойдем есть мороженое, а Лючия сделает мою любимую лапшу, а…
— Ну и что? — перебил его Риччио. — А потом тебе начнут рассказывать, что обязательно надо ходить в школу, и когда тебе спать ложиться, и что тебе есть, и что мыться надо гораздо чаще! Нет уж, благодарю покорно! Бог ты мой, мы уже столько времени одни живем, и чтобы мне теперь кто-то начал объяснять, что курить мне еще рано и что под ногтями у меня черно! Нет уж, господа хорошие, без меня!
Некоторое время все молчали. Потом Моска доверительным тоном заметил:
— Риччио, дружище, да это была целая речь… Оса отложила книжку, босиком прошлепала к окну и выглянула на улицу.
— А я бы тоже здесь осталась, — проговорила она, да так тихо, что остальные едва расслышали ее слова. — Здесь так хорошо, как я и представить себе не могла.
— Совсем рехнулась, — пробурчал Риччио и, зевая, заполз обратно под одеяло. — Я у Сципио спрошу, что он надумал. Если он, конечно, и вправду еще сюда придет. Может, есть у него еще какая гениальная идея.
— Что-то он сейчас поделывает? — пробормотал Моска. — Ты хоть представляешь, Проп?
Оса вернулась к своей кровати и выключила ночник.
— Может быть, — ответил Проспер, глядя в темный потолок.
Он пытался представить себе Сципио: как тот бредет по улицам, поглядывая на свое отражение в темных окнах витрин, как, подходя к фонарю, изучает, насколько удлинилась теперь его тень. А может, зашел в один из баров, где взрослым можно сидеть до глубокой ночи. А потом, чувствуя, как с каждым шагом все больше наливаются усталостью ноги, он пойдет в гостиницу, снимет, как и собирался, комнату с большим зеркалом, и в первый раз будет перед этим зеркалом брить свое, такое незнакомое, такое взрослое лицо.
— Как ты думаешь, ему хорошо? — спросил Бо, кладя голову Просперу на грудь.
— Думаю, да, — ответил Проспер. — Да, я думаю, ему хорошо.