Тут меня вырвало (в основном водой и «энергетиком»), и мент брезгливо отодвинулся. Наверное, только это и спасло мою селезёнку.
— Сволочь… — еле выдавил я, когда снова обрёл способность дышать. — Сволочь серожопая… что ж ты делаешь…
— Это тебе за нос, торчок сраный, — процедил сержант сквозь зубы и запрокинул голову: — Серый, ну чё там у тебя?
На лестнице опять замелькал луч света.
— Да нет тут никого!
— Как нет? Может, спряталась где? Ты получше посмотри, получше!
— Да негде здесь! Наверное, в квартиру постучалась.
— Чёрт, — недовольно выругался сержант и опять вытер под носом, — теперь придётся весь подъезд опрашивать… Морока, бля. Ладно, всё. Ведите этого в машину!
Менты без лишних слов подхватили меня и потащили вниз по лестнице. Я не сопротивлялся, только бездумно переставлял ноги и смотрел, как тёмные кляксы падают мне под ноги и на футболку. В голове царила ватная, глухая пустота. Мыслей не было.
И когда в моём кармане зажужжал мобильник, мне было уже не до него.
Нынче уже никто не помнит, что тануки способны принимать и другой облик.
Хаяо Миядзаки
Ненавижу насилие! Вообще терпеть не могу драться и при любых обстоятельствах стараюсь этого избежать. Может быть, поэтому меня всё время раздражали вопросы моей спутницы — могу ли я убить кого-нибудь, могу ли я ударить, и всё такое прочее. Есть люди (я сам лично знаю таких), которых хлебом не корми — дай помахать кулаками, причём им совершенно пофигу, чем кончится махаловка, — собственному поражению они рады так же, как победе, главное — адреналин. Возможно, поэтому я когда-то записался в школу карате кёкусинкай и самым честным образом отзанимался там три с половиной года. У меня поставлен удар, тренер находил у меня неплохие задатки… Но меня всегда подводили глаза. Да, зрение — моя беда. Как ни старайся, в карате ударов по голове не избежать, да и драться в очках затруднительно. Я прекратил тренировки. Несколько раз потом эти занятия спасли мне если не жизнь, то здоровье. Но теперь, отчасти из-за них, я влип в историю.
Показания с меня снимал опять какой-то странный тип: высокий лоб, челюсть слабая, но выдающаяся, как таран у греческой биремы, и такой же длинный нос, близко посаженные глазки плюс немыслимый начёс на рыжей голове. Мне положительно везло на диковатых персонажей. Если давешний следователь напомнил мне старшего Симпсона, то этот был копия Бивис. Я так и ждал от него характерного: «Хе-хе, гхм, ха, хе-хе!» По счастью, до этого не дошло, иначе я бы в эту ночь точно тронулся.
А вот с обвинениями было тяжко. Милиция всё выставила, как ей выгодно, — по их словам, в подъезде горел свет, и я намеренно «оказал сопротивление», «нанёс побои», «причинил тяжкие повреждения» и т. д. То, что я раньше работал в органах, лишь отягчало мою вину: по высочайшему велению по стране катился вал разоблачений «оборотней в погонах». Тема была модная, и, думаю, они надеялись под этим соусом повесить на меня два-три нераскрытых дела. В общем, спорить было бесполезно. Я лишь настоял, чтоб мои показания дословно внесли в протокол, прочёл и подписал, после чего меня препроводили в «обезьянник».