— Потом был вечер, и я, как водится, нарезался. На перекуре мой приятель Владик Рубцов доверительно сообщил мне, что одобряет мой выбор. Я посоветовал ему засохнуть. Он ненадолго обиделся, он ведь, типа, ни черта не знал, но затем, все же, предложил мне не забывать с ней о резинке. «Девчонка что надо, но уж больно много коней гуляло по ее двору. Смотри, Саня — потечет с конца…». Я залепил ему в нос, и он куда-то исчез. С вечеринки мы ушли под руку. Я проводил ее до дома, и поверь, готов был уйти. Мне было двадцать два, а я снова чувствовал себя перепуганным семиклассником. Наташа пригласила меня к себе. «Мои родители уехали на дачу, так что ты можешь остаться…».
— Не помню, как я избавился от форменных брюк, кителя и зеленой рубашки с галстуком. Наверно, сразу за порогом. Мы с ней даже кофе не усаживались пить. Зато ее купальник — зеленый крепдешин с желтой окантовкой по краям — врезался в мою память навечно. Отчего так — сам, типа, не ведаю. Как и того, что он на ней делал. Хотя было начало лета, и день она вполне могла провести на пляже. Советское бикини образца эпохи застоя. Никаких шнурков, исчезающих между ягодицами, никаких ниток вместо лифчика, выставляющих наружу грудь. Продукт дважды краснознаменной, ордена Ленина, фабрики «Красная ткачиха» имени Клары Цеткин… А по мне — не было ничего более прекрасного, Бандура. Две плотные зелено-желтые чашки, с пластиковой сеткой внутри, надежно прикрывали грудь и были так велики, что сгодились бы в производстве подшлемников. Резинка высоких плавок безжалостно врезалась в тело и оказалась настолько тугой, что когда я все же одолел ее и стащил куда-то на колени, она оставила за собою след, похожий на старый шрам. Ее лобок покрывали волосы — черней вороньего крыла, хотя она была шатенкой, совсем как твоя Кристина.
Андрей представил Кристину перед собой, в опущенных до колен трусиках, решительно отправил их на щиколотки и был вознагражден жестоким спазмом в паху.
— Я обнаружил, что кожа на ее ногах гладкая, будто пергамент, типа. Мне показалось, что она тоньше папиросной бумаги и нежнее… — Атасов сглотнул. — Что мы творили, я передать не берусь. Слова приятелей позванивали у меня в ушах, но это мне не помешало. Я имел свою мечту, как только хотел. Я крутил ее, Бандура, будто пропеллер. В общем, она оказалась суппер, тот дебил не соврал. А незадолго до полуночи ее, типа, родители приехали со своей долбаной дачи и принялись ломиться в дверь. Видите ли, папик забыл ключик от домика. У старого дуралея с мозгами давно было не в порядке. Одеваясь, я переплюнул армейский норматив, спасибо курсантской сноровке. И возблагодарил, типа, модельеров, снабдивших армейские брюки пуговицами вместо молнии, ибо я не рисковал прищемить змейкой член, который совершенно не понимал, что, собственно, происходит. Выпьем, Бандура…