А что же, остальные свыше 90 %? А они верили в светлое будущее (только без иронии: человеку — нормальному, естественно, — присуще верить в лучшее). Верили и страстно стремились приблизить его. Как писал великий Иван Франко: «Хоть синам, а не coбi — кращу долю в боротьбі».[2]
И совершали беспримерные подвиги во имя этого светлой будущего. И гибли в застенках, энкаведистских и гестаповских, и падали на полях сражений Великой Отечественной, и надрывались, восстанавливая Отечество, и все во имя той же социальной справедливости.
И не вина их, что эту веру предали «вожди».
«И что — они не знали о том, что мы ныне знаем?!» — ханжески воздевают руки к небу яростные радикалы, почти сплошь состоящие из вчерашних… партократов.
Почти уверен, что нынешние мутанты — из самого партордена или отиравшиеся возле него — знали. Но то, что остальные рядовые партийцы не ведали — тоже нет сомнений. Ведь корпоративный партотряд монтировался не один день, а десятилетиями прибирая к рукам и правоохранительные органы, и все без исключения средства информации, то есть, по-нынешнему, четвертую власть. Стоит ли объяснять, что можно сделать с общественным мнением, если в твоих руках, кроме первых трех, еще и четвертая власть, то есть пресса, радио и телевидение? Ответ однозначный — все можно: скажем Сталина освятить «отцом всех народов». Закрытую артель партперерожденцев объявить «умом, честью и совестью эпохи», Горбачева — «отцом перестройки и гласности», а Гавриила Попова вкупе с Аркадием Мурашевым — чуть ли не «совестью и честью современной демократии». И верили. И ныне еще многие верят.
Итак, что мы имели накануне перестроя, — в контурах и вчерне ясно. А теперь поразмышляем на досуге (благо безработица стала уже реальностью), что же у нас получилось в результате градобоя, громко именуемого «перестройка»?
В очередной раз поверив — теперь уже Михаилу Сергеевичу — в искренность его желания обновить, цивилизировать общество, превратить авторитарный режим в правовое государство, дать возможность нациям обрести настоящую независимость, учредить многопартийность и милый его и нашему сердцу плюрализм, заиметь «побольше демократии» и согласно сему реформировать с ног до головы компартию до уровня нормальной, парламентской, — мы всем миром бросились помогать ему разрушать «эту прогнившую систему». Некоторые, правда, скромно поинтересовались: коль и не план, то есть ли хотя бы те, у кого можно взять наряд на предстоящую работу? Но Горбачев твердо заверил: «Есть такой план! За работу, товарищи!»
И мы взялись… Но пока в поте чела подкапывались под фундамент «этой прогнившей системы», дружно напевая старую революционную (а перестройка, как нас убеждали, — это и есть революция «мир — хижинам, война — дворцам», особи, в коих хватательный рефлекс не отягчен черноземом цивилизованности, действовали. И однажды, когда мы уже изрядно углубились под фундамент самого главного дворца, сверху вдруг послышался окрик: «Эй там, внизу — кончайте!».