Автострада вела сквозь кроны, то приподнимаясь над городом, то опускаясь почти к земле. Высотных зданий почти не осталось; город тянулся на сотни километров, всё такой же зелёный, с садами на крышах, с ажурными конструкциями «второго этажа», с башенками-входами на этажи подземные. Очертания листьев, тени стволов, лесной воздух, тишина, птичье пение.
Крупный европейский город.
…Итак, он возвращался из командировок и видел, что Пандем не тронул его сына. Хотя мог бы отнять; он вздыхал с облегчением, и он был разочарован. Потому что это означало: его усилия всё ещё бесплодны. Он бьётся головой о камень, а Пандем не боится его ни капли.
Голос Пандема звучал в шахтах и в стратосфере, от него нельзя было отгородиться ни слоями свинца, ни магнитными полями, ни базальтовой толщей гор. Смелые люди экспериментировали с собственным мозгом – Пандем позволял эти эксперименты, и открыто говорил, что позволяет, и после очередного их провала восстанавливал «всё как было». Для исследований мозга их опыты имели колоссальные результаты, для исследования Пандема – никаких, ноль. Пандем был над мозгом, вне его; Алекс потратил годы на то, чтобы вычислить – найти, разузнать, догадаться – материальный носитель Пандема на земле. Нервный центр. Излучатель.
Не нашёл и даже не приблизился к разгадке.
И только теперь – спустя годы – он вышел на свой настоящий путь. Почему-то простые ответы, естественные, требуют так много времени, чтобы их найти…
Вот уже два года он снимал программы про Пандема. Искал сюжеты, брал интервью и всё надеялся – надеялся! – что Пандем попытается хоть как-то его запугать, или договориться с ним, или ещё что-то – и это будет знак, что стена дала трещину…
Он был, наверное, счастлив. Потому что впервые в жизни – впервые за всю историю его войны – у него появился такой сильный, такой ненавидимый враг.
Да на стороне Пандема был мир без болезней и преждевременной смерти, без войны за нефть, за территорию, без войны за интерес и войны за мир. Без детей с опухшими животами, без рыб, плывущих животами вверх по чёрным вонючим рекам; в этом мире трагедиями становились всякие мелочи вроде сердечных неудач и творческих провалов. Здесь даже скотобоен не было, потому что мясо выращивали в синтезаторах – без мозга, без нервов, без глаз, без необходимости спариваться и рожать детёнышей; это было этически стерильное мясо. И чем весомее были для человечества благодеяния Пандема, тем острее Алекс осознавал исходящую от него опасность.
Откуда Пандем? Зачем Пандем? Чего хочет? Где помещается? Ни у кого не было ответов – если не считать, конечно, фантазий, домыслов и спекуляций. Даже Ким… Впрочем, что Ким – недоучка, доморощенный философ. Даже крупные учёные, которых Алекс сумел затащить в свою «следственную группу», – даже они оперировали гипотезами средней правдоподобности, смутными догадками, и только. С человечеством управлялся неведомо кто с неведомо какой целью – а человечество радовалось, что ему наконец-то можно пожить без забот, на травке, в сытости и под присмотром, как в детском саду. Или во всемирном интернате для умственных инвалидов…