— Долго жить нам накуковала кукушка.
«Ку-ку, ку-ку…» — все глуше и глуше доносилось из леса.
— Добрая попалась, — просияла Маша. — Вот и шалаши наши показались. Дома, считай. Ноги совсем не несут. Что же это никого не видать?
Быков первым нырнул в шалаш, подивившись, что ни шкипера, ни немца не слыхать. «Где же они?» — успел подумать и тут же как ошпаренный выскочил назад.
— Аполлонов! — закричал он навстречу Ратникову и Маше. Лицо его перекосилось на мгновение, нервно дернулся подбородок.
— Что Аполлонов? — бросился к нему Ратников, срывая с плеча автомат.
— Убили Аполлонова, зарезали!
— Ты что, в уме?
— Ох, — легонько охнула Маша и осела на траву, закрыв ладонями глаза. — Да что же это? Кто же его так?
Аполлонов лежал, как и прежде, на топчане из травы и березовых веток, обожженным лицом кверху, в вылинявшей грязной тельняшке. Только тельняшка от самой шеи до пояса была теперь темно-багровой от пропитавшей ее крови. Под подбородком горло будто провалилось, осело вглубь — такая глубокая и жуткая зияла рана. Видно, смерть он принял неожиданно, мгновенно — в распахнутых и теперь уже не видящих глазах застыли не испуг, не мучительная боль, а какое-то остекленевшее удивление.
— Шкипер! — выглотнул Ратников через силу, задыхаясь, стискивая автомат задрожавшими руками. — С пленным вместе… Как же это я?.. Ах, Аполлонов, Аполлонов! — Он чувствовал, что не вынесет больше этого удивленного взгляда мертвых глаз, торопливо укрыл березовыми ветками лицо и грудь Аполлонова и, ничего не видя, согнувшись, выбрался на ощупь из шалаша.
— Боцман, догнать! Надо догнать его, слышишь? Своими, вот этими вот руками… — Ратников понимал, что не то говорит, что нельзя уже догнать шкипера с немцем, ведь неизвестно, в какую сторону они ушли и когда. Разумом понимал, а сердцем понять не мог. — Далеко уйти не могли…
— Рядом хотя бы осмотреть! — с ожесточением сказал Быков. Он сразу же почернел лицом, склонившись над Машей, успокаивал ее, говорил какие-то ласковые слова, и голос его дрожал, срывался — Эх, прошляпили! Ну что теперь, что?!
— Но ведь хоть что-то человеческое должно в человеке остаться! — закричал Ратников, выходя совсем из себя. — Должно, скажи?!
— В человеке?! — вскипел Быков. — Но в нем-то, в этом уголовнике, что ты увидел человеческого? Или в этом паршивом «демократе»?
— Как же я… доверился. Разве можно, ну разве можно было такое подумать?
— Подбери слюни, старшой! Ратников диковато посмотрел на него.
— Слюни, говоришь? Значит, по-твоему…
Маше показалось, что они кинутся сейчас друг на друга. Она вскочила, встала между ними, раскинув [руки: