. — Да и Бытковское воеводство, откуда я родом, чтоб ты знал, все ж таки не пограничье. Близко. Да. Но не пограничье.
— Ладно. Проехали. — Ярош прищурился. — Как думаешь, пан рыцарь, кого-нибудь живого оставили?
Годимир пожал плечами:
— Есть только один способ узнать…
— Выйти из лесу и поглядеть?
— Ну.
— Эх, опять ты нукаешь, пан рыцарь…
— Тебе что за дело? Хочу и нукаю.
— Да ладно. Нукай, елкина ковырялка. А выходить, похоже, придется. Так или иначе, а, не знаючи, что тут приключилось, я в Гнилушки не пойду.
— Что, все Сыдора выискиваешь?
— Выискиваю. И пока не найду… — Разбойник зарычал, сжимая кулаки. Обычно он вел себя куда сдержаннее. Но с недавнего времени одно лишь упоминание Сыдора — не менее известного вожака разбойничьей хэвры[2] — приводило Бирюка в ярость. Еще бы! Ведь именно Сыдор выдал его пьяного стражникам короля Желеслава — владыки соседнего с Ошмянами городка под названием Островец. Королевский суд был скор и беспощаден. А чего церемонии разводить с разбойником? Яроша заковали в колодки у обочины тракта и, если бы не блажь странствующего рыцаря, там бы ему и смерть встретить. С тех пор лесной молодец чувствовал себя не то, чтобы обязанным, но старался по мере сил Годимиру помогать. И не только Годимиру, но и его вроде бы как оруженосцу, а на самом деле шпильману[3] из далекого северного города Мариенберг, Олешеку с многозначительной кличкой — Острый Язык.
Беда в том, что с Олешеком им не так давно пришлось расстаться. Вскоре после схватки у безымянной пещеры[4], где поднятый волшебством неживой навьи дракон (умерший, по всей видимости, очень давно) изничтожил стаю горных великанов, перед обессиленным и потрясенным гибелью зеленокожей красавицы Годимиром предстал отряд ошмянских стражников во главе с паном каштеляном…
Они появились на рассвете, вместе с первыми тяжелыми дождевыми каплями.
Десяток, не больше, верховых. Черные суркотты[5] с вышитыми на груди желтыми трилистниками, на головах шишаки[6]. Впереди на толстоногом коне с длинной, заплетенной в косички гривой и достигавшей едва ли не храпа челкой, ехал высокий пан, с трудом разместивший огромный живот на передней луке. На мохнатой шапке красовались три фазаньих пера. Рыжеватые с сединой усы топорщились под носом, словно свиная щетина, а кончики их нависали над уголками рта.
Пан Божидар герба Молотило, каштелян королевского замка в Ошмянах, грузно спрыгнул с коня, бросил поводья носатому, узколицему оруженосцу.
Ливень хлестал по обезглавленной туше дракона, которая, подаваясь напору упругих струй, сминалась, усыхала, словно скомканный лист пергамента. Будто удар, нанесенный Годимиром, лишил ожившее чудовище не только головы, но и всех костей в одночасье.