— Ладно, Светлана Алексеевна, не расстраивайтесь, бог его накажет, — попыталась я утешить шефиню.
— Как он мог… такое… Какое его дело?.. — попыталась сказать что-то Светлана Алексеевна, но не выдержала, разрыдалась и убежала в свой кабинет.
«За порядочность нынче не платят, — вздохнула я про себя. — Платят за непорядочность. Вот и смог. И с ним можно — только его методами». Я вспомнила свой давний разговор с Громом; я тогда только вышла из учебки.
— Леонид Андреевич, — спросила я тогда. — Как быть с подлостью? Если, чтобы победить, нужно поступить так же подло?!
— Сделай эту подлость и получи свою победу.
— А если не хочется?
— Тогда ходи и гордись, что не упала так же низко.
— По-моему, и то, и другое — проигрыш, — покачала я головой.
— А по-моему, — не согласился со мной Гром, — единственный проигрышный вариант — это не делать ничего: самый прямой путь в «вечные жертвы». Вас же этому учили! Или нападай, или удирай. Только не стой полным остолопом и не жди, когда другой возьмет ответственность за твою жизнь.
Я тогда не признала правоты Грома, но теперь все шло к тому, что он прав.
Я прокрутилась в комитете до конца дня; подобрала «хвосты», подготовила юридически выдержанные документы по всем текущим проблемам и пошла на встречу с Громом.
Я рассказала ему все: и про судьбу Аладдина, и про похищение, и про свою радиограмму, и про бегство, и про баксы и даже про документы, от которых я избавилась на раскаленном таджикским солнцем чердаке. Он слушал, ни разу не проронив ни слова. Но когда я закончила, Андрей Леонидович имел вид совершенно оцепенелый.
— Прости, Юлька, — после долгой паузы выдавил он. — Я не думал, что так обернется, — и снова замолчал. — Мы ведь… с ним вместе учились.
— С Аладдином?
— Что? А-а, ну да, с Аладдином. — Он горько вздохнул. — А видишь, как все обернулось… Ну ладно. Ты хоть знаешь, кто такой Камышин?
— Нет, а что?
— Вчера его назначили в ФСБ — в Москву, заместителем к Шкуропатову.
Теперь настала и моя очередь оцепенеть.
— И-и… что теперь делать? — задала я, может быть, самый дурацкий вопрос за всю свою жизнь.
— Ну, что молчать — это точно. Я не знаю, может быть, на него этот Хафиз и работал… а может быть, и нет. Не знаю. Здесь больше вопросов, чем ответов. Вот то, что от поклажи избавилась — молодец. Хотя, лучше бы ты не брала ее совсем.
— Пожадничала! — покаялась я. — Я такого уровня документы первый раз в жизни увидела!
— Ты хоть в перчатках работала? — обреченно спросил Гром.
— Смеетесь? — так же обреченно вопросом на вопрос ответила я.
— Тогда жди.
— Чего?