— Сергей, дорогой, и не надо, — противно мне стало от таких стонов, но что поделаешь, приходилось выдерживать манеру Роминой. — Не верь, пожалуйста. Но пусть неверие не помешает тебе быть чуточку осторожнее и внимательнее. Ладно?
Я просила его и думала, что в самом скором времени устрою красноречивую демонстрацию злых намерений его соратника.
— С чего вдруг ты так заботишься обо мне? — задал он вполне здравый вопрос, на который любая женщина ответит без труда и колебаний.
— Мне тебя жалко, дорогой, несмотря на все то, что ты пытался со мною сделать.
— Все, что делал, я сделал. Почему ты говоришь — пытался? — заблажил он опять, и я нажала на кнопку отбоя.
Здесь же, в «бардачке», неподалеку от моей руки, была еще одна кнопка, нажав которую я могу в куски разнести скопцовскую «девятку». Но время для этого еще не настало.
Следовало бы еще раз позвонить Бонзе. Теперь уже под видом Степанова. Позвонить и обматерить теми словами, от которых у меня покраснели щеки и которые Павел Иванович, наверное, не произносил никогда в жизни. Несерьезно. И не сумею я так, язык не повернется.
Настроение у меня было такое, что приходилось удерживать себя от озорства, успокаивать мыслью, что еще ничего окончательно не сложилось, исход только намечается, что все еще настолько зыбко, что может расстроиться от пустяка, предвидеть который невозможно. Есть в народе примета: для того чтобы не сглазить события, не разрушить их желательный ход, не следует никому рассказывать ни о них, ни о, тем более, своих планах или надеждах. Как быть, если Гром вдруг потребует от меня отчета? «Буду молчать! — решила я. — В крайнем случае, слезно попрошу проявить ко мне доверие».
«Не выйдет, — подумала я. — Если Гром спросит, придется выкладывать все как на духу. Я и так во многом испытываю его терпение, обращаюсь с ним слишком вольно. Он прощает мне такое поведение, потому что добиваюсь я все-таки неплохих результатов».
— …результат, — послышался из приемника голос Бонзы, — пить надо меньше.
Он бубнил что-то неразборчивое под стук и звяканье. Убирался. Умеет этот человек брать себя в руки.
— …Андрей, скотина, мы еще посмотрим…
Смутила я его. Пусть дозревает.
Следовало бы сменить настройку приемника, чтобы принимать сигналы от микрофонов, которые я разместила на дверных косяках. Тогда можно будет слушать происходящее во всех закоулках дома. Но оставаться здесь означало рисковать быть узнанной Ивлевым. Вдруг его вынесет ненароком на улицу? И он вполне может обратить внимание на «Ниву», мимо которой равнодушно прошел уже два раза. И не столько на машину, сколько на меня в ней. Не ложиться же мне при его появлении на пол, между сиденьями.