— Понятия не имею, — ответил он. — Навряд ли. Хотя у меня с ним был бы разговор короткий. Не исполнил приказ — в ящик. Но, с другой стороны, Зотов строит свои отношения с людьми не на страхе, а на деньгах. А платит он только за сделанную работу.
— Он способен пойти на убийство? — спросила я, чувствуя, что Твердовский многого не договаривает.
— А как вы думаете? — Усмешка скользнула по его губам. — По-моему, наш случай показателен.
Юрий поправил зеркало, которое от непрерывной тряски несколько изменило угол наклона, и с нескрываемым удовольствием уставился на свою изрядно потрепанную возлюбленную.
— То есть ты хочешь сказать, что это не первый заказ подобного рода на твоей памяти? — убедившись, что преследователи отстали, я начала задавать провокационные вопросы.
— Не первый, — не стал запираться Юрий. — Но скажу откровенно, девушки, которых мы привозили к Зотову, уже готовы были сами сниматься. И даже бесплатно… Такой уж контингент подбирался. Мы их даже не искали. Мы просто сводили заказчика и клиентку. Получали деньги и расходились.
— Юра, это же мерзко, — наконец по-юношески поспешно осудила его Виктория.
В ее глазах заблестели слезы. Очевидно, опасаясь именно такой реакции, он и наблюдал за ней через зеркало. Ему важно было, что она скажет, как поведет себя, когда узнает ту правду, от которой невозможно было укрыться и которую нельзя было ни обелить, ни изменить.
— Это мой хлеб. — Обычно, когда свершается то, чего люди подсознательно боятся, они уже как-то расслабляются и начинают грубить. Нечто подобное происходило сейчас с Твердовским. — Да, он такой. У меня же нет папы Белохвостова, детка. А жрать и пить хочется каждый день.
Вика больше не сказала ни слова. Долго сидела надувшись, укутавшись в ворот своей шубки. Ни она, ни тем более я с этого мгновения уже ничего не могли поделать. Принц на белом коне сам разрушил свой сказочный образ.
— А как же теперь фильм? Как же теперь все то, что ты мне говорил, когда мы ехали сюда? — с болью, почти всхлипывая от слез, напомнила молодому человеку Белохвостова, когда машина, постепенно гася скорость, завернула на перекрестке.
Колеса автомобиля вильнули, и я заметила, как тут же побелели костяшки пальцев Твердовского.
— Я лгал тебе, Вика, — честно признался он. — Я в самом деле тебе лгал. Никакого фильма я не снимал.
Он больше не оглядывался в зеркало, не ждал ее одобрения и улыбки. Он говорил теперь пустоте, дороге, всему тому, что раскинулось в освещенном фарами мраке по левую и по правую руку от него.
— И не было киллеров, не было наркомафии, преследующей тебя? — в приступе изобличающего гнева спросило невозможно наивное существо в валенках. — Он сказал мне, что снял разоблачающий фильм и теперь вынужден скрываться. Честное слово, я считала, что поддерживаю его. Я была с ним по велению сердца, — делилась Вика со мной ужасным открытием.