— Лампу, — повторила я.
Он попятился и сделал жест рукой, приглашающий следовать за ним в квартиру.
…Не могу сказать, что это далось мне совершенно спокойно.
Пройдя длинным темным коридором, жилец двенадцатой «нехорошей» квартиры нырнул в темный проем, оказавшийся входом в одну из комнат. Окно было завешано тяжелой занавеской, почти не пропускавшей света. Я приблизилась к хозяину, который тотчас же вцепился в закоптелую керосиновую лампу и смотрел на меня, диковато улыбаясь. Я спросила:
— Ты кто?
«Чем проще вопрос, тем быстрее до него дойдет, — подумала я. — А если он только изображает сумасшедшего или имбецила, то на любые вопросы он может отвечать… или, напротив, не отвечать».
— Ты кто? — повторила я.
Он зашевелился и шумно вздохнул. Только после того, как я в третий раз повторила свой вопрос, он облизнул губы и дал следующий ответ. Как оказалось, довольно внятный:
— Я здесь живу. Я рад, что ты пришла. Ты, наверно, не хочешь меня убить? А те люди хотели меня убить.
«Те люди, — с ошеломляющей быстротой промелькнуло в моей голове, — это, наверно, Феоктистов, который сейчас в больничке отдыхает, и Карасев!»
— Я не хочу тебя убить, — почти по слогам произнесла я, — а кто хотел тебя убить?
— Я не знаю. Они подошли ко мне, а потом кто-то подал мне руку, и меня вытащили из цветочной клумбы. Я вообще люблю, как пахнут цветы, — добавил он, совершенно отклоняясь от темы. — А ты?
— Я тоже. Значит, ты не помнишь, что произошло с тобой и с теми людьми, которые хотели тебя убить? Значит, им что-то помешало это сделать, так?
— Да. Так. То есть — нет. И вообще, я ничего не знаю, почему вы меня… ко мне… Уу-у-у… — вдруг сказал он, поднимая глаза к потолку, — вот это шик! Нет, ты посмотри, посмотри!
Я подняла глаза и увидела обшарпанный потолок, который мой собеседник, верно, видел сотни раз и едва ли всегда находил в нем какой-то особенный шик. А он продолжал нести свою ахинею:
— И люстры, и картины… Особенно мне нравится вот эта — «Рождение Венеры». Я в школе учился! — сообщил он мне с такой гордостью, с какой нормальный человек, наверное, сказал бы: «Я закончил Сорбонну». Или — МГИМО, ВГИК… По всей видимости, жилец двенадцатой квартиры объяснял мне, из каких источников ему стало известно о существовании общепризнанного мирового шедевра: картины Боттичелли «Рождение Венеры», которую он упомянул в своей «содержательной» речи.
Я попыталась спросить его еще о чем-то важном — о смерти его соседей и о том, откуда ему стали известны подробности этих смертей, но тип с лампой понес такую околесицу, что я вынуждена была отказаться от мысли выдоить из него что-либо полезное и содержательное.