Раввин посмотрел на конверт с некоторым ужасом:
– У нас небогатый шул[63], реб Янкель, это большие, очень большие деньги для нас. Я редко читаю газеты, реб Янкель – учителям так существенно подняли жалованье?
– Жалованье – слёзы, ребе, – рассмеялся Гурьев, – а деньги берите смело, никакой гнивы[64] за ними нет, я их – скажем, выиграл. В лотерею. Я понимаю, реб Ицхок, вы меня видите впервые, но иногда так бывает – именно первое впечатление оказывается верным.
– Спасибо, реб Янкель, – поколебавшись ещё мгновение, раввин с достоинством взял конверт и положил в ящик стола. – Дай Бог тебе не знать горя за твою щедрость. А где жить, у тебя есть? Я могу тебя в дом к хорошим людям нашим устроить, будет кошер[65] всегда, и возьмут недорого, со своего?..
Гурьев махнул рукой:
– Я такой великий цадик[66], ребе – не стоит. Я уже устроился. Мне удобно.
– Не годится еврею есть что попало, если можно соблюдать.
– Ещё раз спасибо за заботу, реб Ицхок.
Раввин всё понял и решил больше не настаивать:
– Хорошо, как знаешь, реб Янкель. Ты сможешь приходить на молитву?
– Нет, – улыбнулся Гурьев. – Разве что, когда занятий не случится, заскочу разок-другой к криас-Тойре[67]. А на праздники, на Изкор[68] – зайду непременно.
– Как же ты устраиваешься в школе, ведь там пишут в шабес[69]?
– Ну, реб Ицхок, – Гурьев вздохнул. – Я же апикойрес[70]. Это моя страна, я здесь живу, с этими людьми, с моими людьми, с моими детьми. Мне их, детей, учить надо, а не думать о субботе. Я знаю, вам это не нравится. Только у меня свой путь. Совсем не еврейский, но мой.
– Ты неправильно говоришь, реб Янкель, – раввин покачал головой.
– Правильно, ребе. Для меня – правильно. Законы – законами, но мой отец – дворянин и русский морской офицер, который погиб, сражаясь за эту страну. Да и ещё столько всего! Об этом – как-нибудь в другой раз. Их, мне видится, будет у нас немало. Поэтому здесь моё место. Не в синагоге, не в ешиве[71]. Не в Эрец Исроэл[72]. Тут.
– Да, реб Янкель, – раввин вздохнул. – Мир совсем спятил – бедные идише мэйдэлах[73]. Что говорить.
– Если бы всё было так просто, ребе, – Гурьев усмехнулся, – я понимаю, вы не могли знать. Правда, мне повезло с учителями, чего нельзя сказать о многих других. Наверное, неспроста мир сошёл с ума, и не только идише мэйдэлах кинулись искать счастья на стороне. Многие – очень многие. И кажется беднягам, будто они гордо реют, как буревестники, чёрной молнии подобны, как стрела, пронзая тучи. Такое время, ребе. Такой век на дворе. А на самом-то деле они просто болтаются, как дрек