– Идём со мной, реб Янкель. Тебе одному не стоит, а меня там знают… Мне скажут. Идём.
Гурьев встал и последовал за раввином. Они вышли за ворота синагоги и зашагали по улице, миновали несколько дворов. Раввин остановился напротив выкрашенных зелёной краской глухих ворот, постучал в калитку. Раздался тяжелый, хриплый собачий лай. Кавказец, определил Гурьев. Основательная публика. Ну, посмотрим.
Калитка открылась, появился дядька, одетый по-крестьянски – даже в поддёвке. Еврея в нём выдавали только явно семитские черты лица, а так – кулачина кулачиной, мысленно усмехнулся Гурьев. Увидев раввина, дядька чуть поклонился, покосившись на Гурьева:
– Шолом алэйхем, ребе. Попрошу в дом.
– Шолэм, реб Арон. Борух дома?
– Дома, ребе. Проходите.
– Это реб Янкель, – кивнул на Гурьева раввин. – Заходи, сынок.
Гурьев вошёл, поздоровался коротко, тоже на идиш. Лицо у дядьки чуть разгладилось, и он махнул рукой, приглашая гостей внутрь.
Дом был большой, и хозяйство, судя по хозяину и хозяйке, крепкое, хоть и тяжестью какой-то, не очень весёлой, веяло из всех углов. Только три девушки, сидевшие за столом с книжками недалеко от печки, уставились на гостя без всякого страха и настороженности, зато с любопытством и интересом. И глазками застрочили, как положено. Вот где я её спрячу, решил Гурьев. Вот тут – ни за что вы до неё не доберётесь. Ни те, ни эти. Отличная мысль. Отличная. А тяжесть – это мы враз ликвидируем.
Дядька что-то буркнул на идиш, – Гурьев не разобрал, что, и девчонки, побросав книжки, хихикая и продолжая стрелять в гостя глазами, порскнули куда-то в глубину дома. Хозяин усадил раввина во главу стола, Гурьева – справа, сам сел слева. И посмотрел на гостей:
– Что за дело, ребе?
– Позови Боруха, реб Арон. У реб Янкеля вопрос к нему.
– А я не отвечу?
– Навряд ли, – вздохнул Гурьев.
Дядька посмотрел на него, спросил по-русски:
– Ты кто, человече? Не блатной, не мусор. Что-то не разберу я твою масть.
– Нет у меня масти, дядя Арон, – Гурьев чуть наклонил голову к левому плечу. – Не складывается с мастями. Я сам по себе.
– Ну, добре, – кивнул после паузы хозяин. – Договоримся, может. Борух! Сюда иди, охламон!
На зов появился здоровенный, как заправский биндюжник, парень в рубахе навыпуск, со встрепанными волосьями. Увидев гостей, сноровисто заправился, пригладил ладонью причёску:
– Здрассьте, ребе. Чего звали, татэ?
– Присядь, – кивнул дядька. – Поговори с человеком. Да не вертись, как угорь. Понял?
– Чего не понять, – парень подошёл к столу, отставил табурет, сел. – Можно и поговорить, если надо. Спрашивайте.