– Много знаешь. Бессонница не мучает? Меньше знаешь – крепче спишь.
– Так а я о чём? – светло улыбнулся Гурьев.
– Что ты там копаешь? Там нет ничего. Давно всё перерыли.
– А я глубже копаю, Николай Протасович. Очень, очень глубоко. И там, где я копаю – всегда что-то есть.
Всегда, подумал Гурьев. Всегда. И клад я уже нашёл. Только клад этот по карманам не рассуёшь, в Румынию или Турцию не сплавишь.
– И сколько это?
– А я не знаю. Знаю, что много. Очень много. Поэтому и говорю – полпроцента.
– Это не разговор. Половина. И сто тысяч.
– Сто тысяч? – удивился Гурьев. – Да это ж грабёж. Ну, впрочем, в сравнении с теми полпроцента, о которых я веду речь – это так, на булавки. А почему – сто? Это за шаланду потопленную, что ли?
– Мне так хочется.
– Я понял. Денег не будет, Николай Протасович. Бюджет прописан, я такую сумму изыскать просто не могу – нужны серьёзные обоснования.
– Какой ещё бюджет?!
– Ну, Николай Протасович, – Гурьев поднял температуру удивления на несколько градусов. – Это же государственное дело. У меня есть, конечно, определённая степень свободы, но после находки, а не до.
– Нужна девка – найдёшь деньги. Сто тысяч. Я сказал. А клад выкопаешь – тогда посмотрим на твои – скажем, десять процентов. Раз дело государственное.
– Три четверти процента.
– Пять.
– Один.
– Деньги когда?
– Десять тысяч – пятнадцатого. Сорок – двадцать второго. И пятьдесят – двадцать девятого. Я не хочу ничего – ни сложностей, ни неприятностей. Здесь же, в это же время. Можно через доверенное лицо.
– Смотри, Яков Кириллович. Кто нас обидит – трёх дней не проживёт.
– Нас, Николай Протасович, – усмехнулся Гурьев. – Нас.
– Ага, – прищурился Ферзь. – Нас, значит. Интересно. А я слыхал, будто всех придавили, как следует.
– Трава и бетон ломает, Николай Протасович.
– Ну-ну. Куришь?
– Курю.
– Закуривай. Только не спеши.
Ну, вот, подумал Гурьев, разглядывая лицо Ферзя, пару дней я могу перевести дух. Это хорошо, что ты жадный. Это радует. При любом раскладе – я выиграл пару дней. Больше мне не нужно. А потом я тебя удавлю, красавец. Ты уж не обижайся.
Гурьев медленно, чтобы никого не спровоцировать на нежелательные эксцессы, под цепким взглядом Ферзя выудил из внутреннего кармана пиджака портсигар, зажигалку и закурил, с наслаждением пополоскал дымом рот. Чуть приподняв подбородок, с силой выпустил струю дыма вверх. Ферзь достал свои папиросы, но, прежде чем закурить, принюхался:
– Не мой табачок-то.
– В поставщики метишь? – приподнял брови Гурьев.
– У меня табак – не махра. А что за дела у тебя с жидами? – вдруг поинтересовался Ферзь. – Арон за тебя сказал. А ты – не похож ты на жидка.