– Да-а?! – изумился Гурьев. – Ну-ка, ну-ка, интересно. И что же ты узнал?
– Да узнал, – Чердынцев ухватился за рюмку, как за спасательный круг. – Кое-что.
– Тем более, что они с середины двадцатых весьма этим гордились. И хвастались на каждом углу. Так что?
– Яков Кириллыч…
– Ты говори, каплей. Говори. Это важно.
Чердынцев вдруг решительно отодвинул рюмку, – так, что коньяк опасно плеснулся, грозя пролиться на скатерть, – поднялся, расстегнул китель, достал портмоне и вытянул оттуда небольшой снимок – старый, старый, на плотном картоне, снимок, запечатлевший высокую женщину с гордым, жёстким и в то же самое время каким-то беззащитным лицом, и четырёх девочек. Одна из девочек была Даша. То есть, конечно же, не Даша.
Гурьев долго рассматривал фото. Потом спросил тихо:
– А это у тебя откуда, капитан?
– Нашёл, – усмехнулся Чердынцев.
– Ты спятил, – покачал головой Гурьев. – Такое с собой в карманах носить?! Ты точно спятил. Псих. А если б кто увидел?
– Никто не увидел, – Чердынцев снова опустился на стул.
– Псих, – спокойно констатировал Гурьев. – Псих клинический и неизлечимый. Ладно. Дальше.
– Куда уж дальше, – криво усмехнулся Чердынцев.
– То есть тогда ты и поверил.
– Почти. Потому что… Да как же можно в такое поверить?! Если это всё правда – никогда не прощу себе. Надо было… А, к чёрту!
– Это правда, капитан, – вздохнул Гурьев. – А туда, куда ты сказал – не надо. Не надо.
– Откуда ты можешь это знать, – Чердынцев сильно запрокинул голову и со свистом втянул в себя воздух. – Откуда тебе-то это знать, если я и сам?!
– Я знаю.
– Откуда?!
– Чердынцев, – Гурьев поставил локти на стол, положил подбородок на сцепленные пальцы. – Ты хоть понимаешь, что ты сделал, Чердынцев?!
– А что я такого сделал? – Чердынцев усмехнулся. – Во-первых, я не знал. Во-вторых, не поверил. А если бы даже знал и поверил?! Когда она… когда её не стало, я думал, я сдохну. Я выскребся только из-за Дарьи. Когда Дарья подросла, я только тогда… засомневался.
– Почему засомневался? Если не поверил?
– Почему, почему, – буркнул Чердынцев. – Ты на неё, на Дарью-то, посмотри. Сам говоришь.
Гурьев налил себе и ему по полной рюмке:
– Ясно. Скоро я тебе многое объясню. Не всё, но многое Давай вздрогнем, капитан. За наших любимых.
Они выпили, по-прежнему не чокаясь. Гурьев громко поставил свою рюмку на стол:
– Твоя сверстница. Значит, младшая. Анастасия.
– Аня…
– Как ты там вообще очутился?
– Да меня в разведку послали.
– Одного?!
– Какой там одного, – сморщился Чердынцев. – Я же салага тогда был, вообще необстрелянный. Отбился, заплутал в лесу этом проклятом! Пока не догадался конику своему довериться. Вот и вышло всё, – видишь, как.