– Напротив, – Гурьев опустил голову. – Для меня это представляет особую ценность. А уж от вас – тем более. Константин Иванович. Нам ведь ничего не сообщили. Вы же знаете – они не состояли в законном браке. Это во-первых. А во-вторых – не было никаких сводок. Вы просто исчезли – и всё. Потом, окольным путём, через немцев, докатилось, что «Гремящий» сражался до последнего. Мы были уверены, что уже никто и никогда ничего не сможет рассказать, – желваки вздыбили кожу у Гурьева на щеках – раз, другой, третий. – Простите. Я слушаю вас.
– Нет, – Полозов сделал еще один глоток, кадык его сильно дернулся вверх-вниз. – Я должен был. Мы всё-таки их потрепали. Кирилл Воинович умер у меня на руках. Осколок в брюшину. Это было безнадёжно, особенно в том положении, в котором мы очутились. Ваш отец… Он был настоящим командиром. Не сочтите, что я перебираю с патетикой. Я оставался единственным офицером. Он сказал – ты отвечаешь за команду. Если представится возможность спасти экипаж, сделай это. Я забрал его золотой браслет, чтобы передать вашей матушке. Вы, вероятно, не помните, но этот браслет… У меня был такой же, у всех в Минном Отряде, нам выдали их после тренировочного похода с предписанием носить, не снимая. А вашему батюшке пожалован был ещё револьвер. Я, собственно, вас за тем и позвал. Я не мог этого сделать раньше по независящим от меня обстоятельствам. Но я делаю это теперь.
– Что?! – Гурьев привстал. – Как вам удалось это сохранить?! Вы же сказали – плен?!
– Да, да, – Полозов невесело усмехнулся. – Лучше не спрашивайте, все равно не скажу. Да и какая теперь разница? Просто я слово Кириллу Воиновичу давал. И нынче – исполняю. Помогите, Яков Кириллович, половицу вот приподнять.
Он придержал доску. Полозов извлек из-под нее треугольный сверток и бережно развернул. На тряпице увесисто отливал синевой «Наган» образца 1895 года. И браслет червонного золота, тяжелый, как гиря, в виде толстой и не слишком широкой изогнутой пластины. Такую и не вдруг разогнёшь, тем более – без инструмента. Надпись славянской вязью «Погибаю, но не сдаюсь!» отштампованная на пластине, придавала браслету вид еще более необычный, нежели он имел благодаря размеру и весу.
Об этом Полозов не рассказал. Не рассказал, хотя на всю жизнь запомнил. Сколько её там осталось. Как, приняв последнее дыхание командира, зажмурившись, сдавил изо всех сил его кисть. Он услышал этот жуткий костяной хруст. Рука уже не была живой. Всё равно, – этот хруст я в могиле вспомню, подумал Полозов. И глухой стук браслета, упавшего на дно шлюпки, стук, который он услышал, несмотря на бешеный рёв стихии.