– А у тебя – нет потолка? – сердито проговорил Городецкий, с трудом сдерживая клокочущую в нём ярость.
– У всех есть, – согласился Гурьев. – Только у всех – разный. Не будем больше об этом. Получится поговорить – поговорим. А нет – значит, нет.
– Ладно. Бывай и до вечера, – дёрнув плечами, Городецкий стремительно развернулся и скрылся за тяжёлыми дверьми.
Французские и польские визы в паспорта Полозова и Пташниковых Гурьев проставил за день – это, с его связями, не составило никакого труда.
– Прощаться будем дома, – сказал Гурьев, отдавая родителям Ирины паспорта. – Обстановка такая, – не хочу, чтобы нас вместе видели на вокзале, мало ли что.
– Спасибо Вам, Яша, – стиснуто проговорил Пташников. – Я…
– Не нужно, Павел Васильевич, – бестрепетно улыбнулся Гурьев. – Вы для меня вовсе не чужие люди, я к вам… привязался. Даст Бог, как говорится, свидимся ещё – мир тесен и шарообразен. Деньги вы обменяли, как я вам говорил?
– Не все, Яша. Вы понимаете…
– Понимаю, – Гурьев кивнул. – Давайте, сколько есть, вам передадут их после таможни.
– Это… не опасно?
– Вы хотели спросить – надёжно ли? – Гурьев наклонил голову к левому плечу. – Как в банке у Ротшильда. Не волнуйтесь, всё улажено. Вот ваши билеты, – он выложил плацкарты и купейные талоны на стол. – Поезд завтра в половине седьмого с Виндавского.
– Как – завтра?! – охнула мать Ирины.
– Завтра, – безжалостно и тихо сказал Гурьев. – Завтра. Весь этот хлам… оставьте, не стоит и одной вашей слезинки, Елена Дмитриевна. Вы знаете и сами – так правильно, только боитесь. Не нужно. И давайте прощаться, что ли.
Они обнялись и расцеловались. У обоих Пташниковых глаза были на мокром месте. Ничего, молодцы, держатся, подумал Гурьев. Сказать, не сказать? Скажу.
– Лихом не поминайте, ладно? – он кивнул, словно соглашаясь сам с собой, и растянул губы в привычной улыбке. – Я понимаю – я совершенно не оправдал ожиданий и надежд, которые вы, скорее всего, на меня возлагали. Сегодня обстоятельства сильнее меня, но так будет не всегда. Обещаю. Иришу берегите, она у вас чудо. Прощайте.
Граница Польша – СССР. Май 1928
Поезд отошёл от станции Столбцы. Пташниковы и Полозов чинно сидели в купе, перебрасываясь ничего не значащими вежливыми замечаниями. Ирина сидела рядом с матерью, бледная, осунувшаяся, но с совершенно сухими глазами. Гурьев прощался с ней без свидетелей, и никто – ни родители, ни Полозов – не могли даже представить себе, где, когда и как это происходило. Константин Иванович, бросая на «жену» украдкой короткие взгляды, мучался от желания высказать слова утешения и поддержки, что вертелись у него на языке, но понимал, что это – последнее из того, чем стоило сейчас заниматься. Стук в дверь прервал его невесёлые размышления.