– Власть была не в нём, а в ней. Она попустила ему пользоваться собой, веря, будто тем самым спасает своего сына. И ками этого человека не отпустит её. Ни её, ни детей. Пустота ждёт их всех.
– Он умел останавливать кровь.
– Тьме многое подвластно.
– Ты… Нет, прости, Нисиро-сан, конечно, это не ты. Просто это жестоко. Так жестоко.
– Это карма. Мы уезжаем в Москву, как только я закончу дела. Где-то в начале января, я надеюсь.
– Зачем?!
– В Петрограде опасно.
– А папенька?
– Илья Абрамович не станет возражать.
– Он теперь никогда не возражает, – Ольга вздохнула. – Его нельзя трогать, он уже в таком возрасте, когда плохо переносят любые перемены в жизни.
– У нас нет другого выхода. Вы все слишком много думаете о том, как сделать жизнь длинной, вместо того, чтобы думать, как сделать её правильной. Отдохни, Орико-чан. У тебя впереди трудное время.
И они уехали. Ольге даже удалось попрощаться.
– Возьми это на память обо Мне, дитя, – ласково сказала Александра Феодоровна, протягивая Ольге раскрытый футляр со звездой ордена Святой Екатерины. Лицо Государыни было бледным, осунувшимся, красные пятна на лбу и щеках свидетельствовали о напряжённых внутренних переживаниях. – Нам будет тебя не хватать. Нам всем будет тебя не хватать, но… Я понимаю.
– Ваше Императорское Величество, – Ольга с ужасом смотрела на бархатный футляр. – Вы… Вы так добры, Боже мой.
– Сотни людей будут вспоминать о тебе с признательностью, – кивнула Александра Феодоровна. – И Я, и Их Высочества, конечно же. Мы все станем за тебя молиться. Я знаю, ты не стеснена в средствах, благодарение Господу. Я настаиваю, чтобы ты приняла этот знак, как Мой личный подарок. Я не стану ожидать официального решения о награде. Не знаю, возможно, сейчас не время. Неважно. Я знаю, ты во Христа не веруешь, но ведь и Григорий Ефимович говорил, – всякая вера от Господа, критиковать никакую веру нельзя[36]. Я желала бы, дитя, чтобы ты встретила ещё свою судьбу и любовь. Пусть Господь будет с тобою вечно – и в жизни, и после жизни. Обещай Мне.
– Обещаю, Ваше Императорское Величество, – Ольга еле удерживала себя от рыданий. – Обещаю. Даст Бог, всё закончится – совсем скоро.
– Всё в руце Божией, дитя, – Александра Фёдоровна вложила футляр в ладонь Ольге, сжала её пальцы и вымученно улыбнулась. – Храни тебя Господь, Оленька.
– Храни Господь всех нас, – вместе со вздохом вырвалось у Ольги.
Нисиро успел научить её многое видеть, и она поняла: то, что она готовилась сказать, говорить нельзя. Напрасно. Для каждого человека существует своя правда. Именно та, которая ему приятна, которую человек в состоянии понять и которая ему близка. Говорить человеку другую правду – преступление против него, преступление против правды, которую говоришь, и против людей, являющихся носителями другой правды. Воин Пути никогда ни с кем не спорит. Он либо учит тех, кто достоин, либо соглашается с теми, кто стоит на своём. Спорить с убеждённым бессмысленно – так же, как наливать в чашку новый чай, не вылив старый.