* * *
— Эй, Эд! Эд! Ты что, уснул? — проводит Анна Моисеевна распластанной ладонью у него перед глазами. — Мечтаешь?
— Что увидел перед собой уважаемый поэт? — радостно вопрошает энтузиаст Викторушка. Он относится к своему ученику с некоторой долей иронии, уважая его не за стихи, а за то, что Эд умеет шить брюки и способен заработать деньги, не выходя из дома. Мало кто верит в его стихи. В брюки верят все. Брюки — это очевидное. Эд может сшить две пары в день или, если с раннего утра и до поздней ночи работать, можно сделать и три пары.
Шить брюки он начал по вине Анны. Как-то он пришел на свидание к еврейской женщине в расклешенных джинсах, сшитых из хаки-материала. Расклешенные внизу джинсы были в большой моде в Харькове зимой 1964/65 годов.
— Какие прекрасные брюки, Эд! — одобрила Анна Моисеевна. — Кто тебе их сшил?
— Я сам их сшил, — соврал Эдуард и тем решил все свои финансовые проблемы на десять лет вперед.
— Я не знала, что ты умеешь шить, — Анна была честно поражена. Тогда она еще не относилась к нему серьезно. Это было еще до того, как мальчишка приехал к ней в Алушту, в женский санаторий, где Анна Моисеевна решила отдохнуть от Харькова и его проблем. Это было до того, как они стали спать вместе, до того, как Эд вселился к Анне и стал жить в еврейской семье приемышем. Это было до нашей эры. Тогда он и Анна были только друзьями. Тогда он каждый вечер приходил к Анне Моисеевне и сидел в углу и большей частью молчал, глядя на гостей изумленными, невинными глазами рабочего парня и преступника. Молчал он потому, что ему нечего было сказать, — он не знал имен художников, писателей или поэтов России и мира, у него не было мнения по поводу модных тогда стихов Пастернака… Ох, он даже не знал, кто такой Ван Гог, и ему понадобилось несколько месяцев, чтобы перестать путать его с Гогеном, и еще месяц, чтобы выяснить, кому принадлежало отрезанное ухо.
Однако, несмотря на смущение и стыд от вынужденной немоты своей, книгоноша упорно приходил всякий вечер в комнату Анны и неизменно приносил бутылки с портвейном, зная, что от портвейна ему становится легче. Каждый вечер в ту осень на Тевелева, 19 были споры, свечи, чтение стихов и портвейн. В компании Анны, Вики Кулигиной, бывшего мужа Вики — Толика Кулигина портвейн предпочитали биомицину. Развивающийся книгоноша охотно оставил «билэ мицнэ» и перешел на портвейн.
Сейчас, сквозь толстый слой времени, поведение рабочего парня Савенко вызывает восхищение своей могучей интуитивной направленностью. Если разумом он не понимал, что ему нужна Анна, нужны эти не совсем понятные ему и иногда просто смешные и неестественные люди, могучий инстинкт шептал ему: «Сиди тут. Это то, что нужно тебе. То место. Сиди тут. Это они. Именно этих людей ты искал безуспешно на заводах, на овощных базах, на дорогах Крыма, Кавказа и Азии. Сиди, молчи и учись». Так он и поступал. Игнорируя непрошеное сочувствие и иной раз насмешки. Лосиный Миша Басов был ироничнее всех. И не раз замечал на себе книгоноша его насмешливый взгляд.