Удерживая внимание на вожделенных купюрах, я вспомнил о давешнем приглашении Георгия. Надо же было так окрестить мальца! Скудоумие Эльвиры, моя влюбленная глупость. "Жора, подержи мой макинтош…" Иначе как полным именем я его с детства звать не могу. Впрочем, теперь Георгию ничто уменьшительное и не подходит. К своим двадцати двум успел побывать остарбайтером в Германии, получить там нож под ребро от араба; вернувшись, стал работать гладиатором в подпольном шок-кабаре, схлопотал и тут – боевым топором викингов… и, наконец, избрал более безопасный концертный жанр. Ладно, сегодня я его навещу. Авось, вытерплю сие зрелище.
Из шестого, кажется, телефона-автомата мне удалось набрать номер заведения – два аппарата просто молчали, с остальных были сорваны трубки и диски. Деловитый баритон ответил:
– Ателье "Детская мода" слушает.
Это их прикрытие – салон, где счастливые жены концессионеров или крупных мафиози покупают своим малышам подгузники прямо из Парижа.
– Могу я передать кое-что для господина…
Я назвал его фамилию – она такая же, как у Эльвиры. Значительно помолчав, баритон изъявил готовность слушать.
– Скажите ему, чтобы забил на вечер одно место для дальнего родственника. Он поймет.
Невозмутимый собеседник обещал сказать и повесил трубку. До начала шоу оставалось еще немало времени; я решил, что добрый бобриный хмель не должен улетучиться, и потому отправился добавлять. Понятное дело, концессионные магазины для меня были закрыты, с их десятками сортов виски, джина, коньяков и прочих, даже по названию неизвестных мне напитков. Покупать же доллары, чтобы затем пропить их, было бы разорением. Оттого путь мой лежал к Житнему рынку.
Чудовищно переполненный, проскрежетал мимо 71-й автобус, обдав дымом от горящих дровяных чурок. Мне было не к спеху, я гулял, и в предвкушении радости непогода менее тяготила.
Как обычно вздохнув на раззолоченную Андреевскую церковь, императорскую бонбоньерку невозвратных времен, тронулся я вниз по извилистому спуску. На его разбитой, взломанной талыми водами мостовой одинокие косматые художники, переставляя на табуретах свои пестрые изделия, тщетно ждали гуляющего концессионера, которому придет блажь купить для своей заморской гостиной лаковую писанку или матрешку – президента Киевской республики с вложенными внутрь известнейшими депутатами…
Куда больше, чем кустарей, сшивалось на Андреевском бродяг: поджаривали что-то на кострах из мусора (не крыс ли?), ели, резались в засаленные карты. И тут стояла все та же плотная вонь, запах бомжей… Патрули полиции или межрегиональников их не трогали, кроме особых случаев, когда город объявлялся на военном положении. Тогда бездомных загоняли в огромные крытые грузовики и вывозили, кого сумели изловить, во временные лагеря. Впрочем, большинство бомжей успевало рассеяться по заброшенным кварталам и подземным коммуникациям – и во время любых волнений первенствовало в грабежах и разбое.