— Постойте-ка! — вдруг вскрикнул Владислав Константинович радостно, как будто бы он догадался, кто посылал ему эти письма. — У меня есть в папке последняя записка. Вы понимаете, я не стал показывать эти письма своей супруге, так как мы с ней очень мало общаемся, да и потом, к чему ей мои проблемы? Я вообще о тех письмах никому не говорил. Лишние сплетни мне ни к чему.
Владислав Константинович раскрыл свою папку, в которой находилась его рабочая документация. На самом дне папки хранился мятый листок. Рольский достал его и протянул мне. Я расправила записку и внимательно начала ее читать.
Хотя и сразу подумала про Евгения, предположив, что письма отцу писал тоже он, но, начав читать, сначала я решила было, что ошиблась. Письмо было совершенно иного содержания, более сухое, без оскорблений и нецензурных слов. В нем лишь коротко предупреждали о том, что некоторые действия Владислава Константиновича мешают серьезным людям, и давался совет оставить пост. Угроз убийства его или родственников не имелось, и все же сами предложения, точнее то, как они были выстроены, убеждали меня, что ошибки быть не может, и эти послания — также дело рук Евгения Золотавина.
Я даже подумала, что наверняка копии данных писем имеются в бумагах Жени, которые мы обнаружили в его квартире. Правда, вчитываться в них я не стала, да тогда даже и не заметила, что среди длинных писем, адресованных матери, лежат короткие, для отца.
В голове вился один-единственный вопрс: зачем парень писал письма с угрозами и матери, и отцу? Кто убил его самого и за что?
Поистине личность этого молодого человека была загадочна. К сожалению, сам он не мог рассказать о своих планах. Ближайшие родственники, то есть родители, ничего не знали о проделках сына, значит, Женя им не доверял. А девушка? Кстати, и Артем Оборотов говорил, что у Жени была девушка. Нина, кажется, ее зовут. Как-то я о ней совсем позабыла, а зря.
— Да, вы правы, пожалуй, это просто какой-то розыгрыш, — согласилась я с предположениями Владислава Константиновича, чтобы не травмировать его психику сообщением о подлостях сына. Может, я и ошибалась, скрывая от него правду, но сейчас мне показалось это самым разумным.
Но записку я ему все же не стала возвращать. Я положила ее к себе в ежедневник, где уже лежало несколько писем, которые Женя посылал матери, а Рольскому сказала, что письмо нужно мне для продолжения расследования. Он и не возмутился, а лишь, качнув головой, небрежно заметил:
— Ну вот и я так же подумал! Потому на эти писульки никакого внимания не обращал…