А я для себя прокомментировала: не поверил Василий Иванович в одаренность сына — пришлось заплатить за это смертью.
— Зачем ты только появился в моей жизни? — возобновил свою беседу с покойным Антон. — Знать, что у тебя отец такое чмо, хуже всякой каторги. Я прекрасно помню тот день, когда мать решила поговорить с моим учителем литературы и пришла в школу. Она узнала тебя сразу, и ради моего будущего ей пришлось открыть то, о чем кроме нее никто не знал, — что я твой сын, а ты — мой отец. Я стоял тогда на лестничной клетке — просто хотел узнать, какие аргументы ты будешь приводить, чтобы объяснить матери тройки, которые ты мне ставил. Ее заявление повергло меня в шок. Но вспомни, что ты ответил ей: «Эта посредственность не может быть моим сыном». Как будто ты плодил исключительно гениев! Как мать ни унижалась, ни умоляла тебя о снисхождении — все без толку. Думаю, то, что она легла в постель с таким моральным уродом, как ты, было главной ошибкой в ее жизни. Конечно, втайне я надеялся, что после сообщения матери ты посмотришь на меня другими глазами, но я ошибся! Все стало еще хуже. Казалось, ты ненавидел меня за одно только мое существование. Хотя в чем я виноват? В тот день, когда ты поставил мне тройку в аттестат, твоя судьба была предопределена. Я шел на золотую медаль и получил бы ее, если бы не ты. Это была моя единственная возможность доказать всем, и себе в том числе, что я чего-то стою. Кроме того, золотая медаль значительно упростила бы поступление в литературный институт, и в отношении тебя все закончилось бы не так трагично.
Последние слова Антона можно было принять почти за раскаяние, если бы не насмешливый тон. А следующая фраза оказалась полной неожиданностью.
— Кстати, знаешь, кто явился моим соучастником? Твоя дочь.
Слова Антона повергли меня в замешательство. Не может быть!
— Это она рассказала мне, что ты ездил за грибами к сестре, — рассказывал он, как бы поясняя свое волнение. — Помню твое вытянутое лицо в тот день, когда ты вернулся из деревни. Ты не ожидал меня увидеть. Я тогда попросил почитать книгу Достоевского «Преступление и наказание» — это был одновременно и предлог, чтобы прийти, и намек. Но ты, считавший себя таким умным, не понял намека! А я, стянув для образца один гриб, смеялся над тобой! Книгу я вернул тебе аж через полгода, лишний раз дав повод подумать, какой я тупой и медлительный. Но ты опять ошибся! Я просто ждал, когда не будет дома твоей жены, и, зная, что сушеные грибы висят у тебя на окне, мне ничего не стоило подменить их. Имея столько врагов, папа, нужно было питаться исключительно макаронами.