Ответить на такую массу вопросов Копалова просто не могла. Она заплакала и упала на грудь милиционера. Он обернулся и принялся махать рукой вертолетчику.
Тот вылез наконец из кабины и вразвалку приблизился.
– Слышь, Тарасов, – хмурясь, сказал ему офицер, – вызови-ка «скорую»! Да и в дежурную часть позвони. Что-то тут не так...
Вертолетчик отвернулся, независимо сплюнул далеко в сторону и спросил:
– Ты фамилию у ней спросил? Вдруг это та самая... Нашедшему премию обещали – забыл, что ли?
– Да пошел ты со своей премией! – с досадой сказал милиционер, однако все-таки спросил. – Вы скажите, как ваша фамилия, девушка – вы не Ольга Копалова, часом?
Ольга кивнула сквозь слезы. Вертолетчик расплылся в улыбке.
– Вот это другое дело! Это я побежал! Это прямо в управление докладывать надо. Значит, я так и скажу – обнаружена Абрамяном и Тарасовым...
– Да уж, про Тарасова, смотри не забудь! – с иронией сказал милиционер.
Он еще раз посмотрел на клочья дыма, вьющиеся над землей, и вдруг догадался.
– А вас, гражданочка, не в этом ли месте прятали?
Ольга опять кивнула. Абрамян снова замахал руками и закричал:
– Эй, Тарасов! Вызывай заодно и пожарку! Похоже, тут следы заметали. Огонь погасить надо.
Тарасов отсутствовал минуты три. Вернулся он чрезвычайно довольный и объявил, что все уже едут.
– Жди теперь повышения, Абрамян! – добавил он. – И не забудь, кто про тебя по команде доложил! Я ведь особо подчеркнул – мол, проявив инициативу и высокую сознательность...
Он вдруг остановился и, достав из кармана плоскую фляжку, с отеческим видом тоже присел рядом.
– На-ка, хлебни! – строго сказал он Ольге, сунув ей в руку фляжку. – Первое лекарство при стрессах! Хлебни, хлебни, девушка, а то лица на тебе нет!.. Я бы и сам хлебнул на радостях, да за рулем, как говорится. Ну ничего, вот получим с Абрамяном премию – оттянемся так, что небесам жарко станет! Верно, Абрамян?
– Да пошел ты! – без злобы сказал милиционер.
Звонка на телефонный номер Гузеева так и не поступило. И вообще ничего не произошло. Уже рассвело, и улицы наполнились деловым шумом включившегося в дневную гонку города, уже сменились опера в группе наблюдения, а Гузеев так и не дал о себе знать. Не поступало вестей ни с вокзалов, ни из аэропортов. Настроение у Гурова портилось все больше, и он постепенно сосредоточился на единственной, но очень актуальной проблеме – мысленно шлифовал текст докладной, которую вскоре предстояло подавать высокому начальству. Докладные о собственных фиаско – самый трудный вид творчества.
Время утекало, и вероятность того, что похитители все же выйдут на связь, таяла, как апрельский снег. Крячко, тоже слегка приунывший, даже предложил Гурову сбегать за бутылкой, чтобы «чуть-чуть взбодриться». Гуров предложение не поддержал, резонно предположив, что совсем скоро их вызовут на ковер и там взбодрят совершенно бесплатно и куда качественнее.