Я наконец серьезно на себя разозлилась.
Когда я злюсь серьезно, я не ругаюсь на себя, не рву на себе волосы, не стучу кулаками по голове и не бьюсь головой об стену. Я становлюсь спокойной и методичной чувственно-логической машиной. Кроме информации по делу, все остальное перестает для меня существовать. Логические центры моего мозга измеряют, взвешивают, фиксируют, разлагают на атомы и вновь синтезируют в молекулы. Ни один факт, ни одно слово, ни один взгляд, ни одно движение не выпадают из поля этого анализа. Полученные результаты поступают в распоряжение моей интуиции. Не могу описать, как это происходит…
Я словно всматриваюсь во что-то туманное, к чему-то, как дикая кошка, принюхиваюсь, ловлю что-то руками, закрыв глаза. Неясные силуэты проплывают перед моим сознанием радужными пятнами, то становясь ярче, то вновь бледнея.
Вывод появляется всегда неожиданно, как бы падает сверху, разрывая неясную мглу, как щель распадающегося занавеса, и оставляет на ярко освещенной сцене моего сознания аллегорическую фигуру, в которой сконцентрирована развязка ситуации. И опять в дело вступает логика, теребя эту аллегорию и так и эдак и пытаясь проникнуть в ее символический смысл, привязать к реальным фактам и действующим лицам.
Я серьезно разозлилась и уже чувствовала, как приступили к работе тысячи логических операторов в моей голове, как мой мозг зажил как бы самостоятельной, отдельной от тела жизнью. Мне даже показалось, что я вижу со стороны, с высоты трех-четырех метров, сидящую в машине Таню Иванову, то есть саму себя, вернее, свое тело, напряженно размышляющую с помощью логического аппарата.
Впрочем, это длилось не более двух секунд, потому что в следующее мгновение я уже четко осознавала, что сижу в машине и произношу вслух следующую фразу:
«Неужели это так просто?»
Потому что я уже знала, где спрятан Сапер. Не догадывалась, а знала точно. Логика справилась одна, без интуиции.
Сапера держат в гараже когтевского дома.
Странно, как это до меня раньше не дошло. Ведь Коготь очень прозрачно намекал, что в этой истории только двое действующих лиц: Сапер и он, Коготь. А все остальные — статисты. И россказни про чеченцев, про узбекскую мафию, про авиазавод — чушь собачья, театр абсурда, легенда для статистов, не посвященных в замысел режиссера. Впрочем, расчет был точен, абсурд — самый органичный жанр для сегодняшней жизни, в которой не случается только то, что уже однажды случилось, и только потому, что, как утверждал один древнегреческий любитель купания, «нельзя дважды войти в одну и ту же реку».