— Кирилл не любит лишних движений, — просто сказал Стоянов. — Он понимал, что толку от его действий не будет. А почему он сидел за столом… Полагаю, об этом лучше узнать у него самого. Может, это был психологический шок, может, он думал, что они сгорят насмерть и заранее переживал последствия этой трагедии. Вот встретитесь с ним и спросите у него. Кстати, мне и самому хотелось бы это знать.
— Вы так уверены, что я с ним встречусь?
Владимир Ефремович вновь улыбнулся.
— Я думаю, вы сумеете это сделать. Он — одна из главных фигур того вечера, да и вообще всей ситуации. И вы не можете этого не понимать. Более того, я уверен, что вы соберете нас всех и повезете в Вишневый поселок.
Я невольно посмотрела на него с уважением.
— Можно подумать, что вы учились, по крайней мере, в школе милиции.
— Я учился в мореходном училище, о чем нисколько не жалею. Просто это, на мой взгляд, очевидные вещи.
— Увы, они не столь очевидны для остальных участников, — вздохнула я. — И тем более в этой ситуации мне приятно общаться с таким человеком, как вы.
— Я абсолютно рядовой человек, — махнул рукой морской офицер. — Просто я старше их всех и больше видел в жизни.
— А вы не можете воспроизвести… так сказать, картину происшедшего?
Стоянов сразу же понял меня и задумался.
— Я и сам размышлял, — наконец проговорил он, — почему так вышло, что никто не видел самого момента поджога. Все разбрелись кто куда, двор опустел… Вероятно, никому не хотелось сидеть там в одиночестве, вот и разошлись: кто купаться, кто передохнуть. И потом, эта компания… Я никого не хочу обидеть, но она цельная, только когда все вместе. А так все эти люди не очень-то ладят между собой. Может быть, даже не отдавая себе в этом отчета. Например, та же Инесса может доброжелательно и искренно говорить за столом с Тамарой, вспоминая Аркадия, но представить этих женщин в другой обстановке, мило беседующих вдвоем о своем, о девичьем, я, извините, не могу.
— То есть у многих была открытая неприязнь друг к другу? — уточнила я.
— Разве я сказал «открытая»? Я же говорю, они могут сами себе не отдавать отчета в том, что в другой день, в другом месте, наверное, не стали бы общаться между собой. Их связывала дача, память об Александре и Аркадии — вот и все. И ничего удивительного в этом нет, все мы разные, все. Вот вы сейчас разговариваете со мной и, возможно, будете беседовать еще не раз. Но почему? Разве потому, что вам просто приятно мое общество?
— Не стану скрывать, оно мне приятно, — честно сказала я.
— Не стоит, я не об этом! Я имею в виду то, что вы тратите на меня время потому, что расследуете этот пожар. Только в этих условиях возможно наше общение, понимаете? Пройдет время, и вы в лучшем случае однажды мельком вспомните пожилого отставного моряка, и то уже забыв черты моего лица. И ничего удивительного и тем более страшного в этом нет. Так и все эти люди: они собираются вместе лишь в определенных условиях, в условиях…