Я потрепала Веретенникова по щеке — вставай, мол, опасность миновала.
Роман Геннадьевич, тяжело дыша, с трудом поднял запылившуюся голову.
К его щеке прилипла веточка, и коммерческий директор фирмы «Рамиус» выглядел сейчас как заправский панк, впрочем, слегка престарелый.
Он сплюнул в лужу бензина пыль пополам с песком.
Тупо посмотрев на меня, Роман Геннадьевич недоуменно спросил:
— Что это было?
— Да так, стреляли… — пожала я плечами.
Веретенников побледнел.
— Меня же могли убить!
— Запросто! — подтвердила я. — Где бы почистить нашу одежку, а, Роман Геннадьевич?
— Какой ужас! — продолжал Веретенников, активно переживая счастливое избавление от возможной гибели. — Если бы не вы…
— То в вас могли бы и не стрелять, не так ли? — с улыбкой спросила я.
Веретенников нахмурился.
— Вы полагаете, Танечка, что это злодейское покушение связано с вашим участием в расследовании? — спросил он, отряхивая коленки от липкой пыли.
— Не исключено. Если, конечно, вы не хронический склеротик и не задолжали кому-нибудь десяток-другой миллиардов, благополучно позабыв об этом.
На крыльцо между тем высыпали люди.
Наши загрязненные фигурки вызвали оживленное обсуждение.
Однако подходить к нам народ побаивался, как к зачумленным.
Среди глазеющих я приметила и Федора Конева.
Молодой человек с загадочной улыбкой смотрел на меня, время от времени насмешливо переводя взгляд на Романа Геннадьевича Веретенникова.
Послышался звук милицейской сирены.
Толстый капитан и худой лейтенант быстро опросили нас, но фактов, которые мы изложили, для милиции оказалось явно недостаточно.
Составив протокол, занявший немного, всего полстранички, раздосадованные представители правопорядка удалились.
Но появились новые персонажи, проявлявшие активный интерес к такому событию.
А именно — журналисты.
С прессой, предводительствуемой косоглазой девицей в лохматых брюках, Веретенников наотрез отказался разговаривать.
— Но мы же четвертая власть! — негодовала девушка с блокнотом.
Диктофонов в этой глуши, судя по всему, не водилось.
— И вторая древнейшая профессия, — пробурчал Роман Геннадьевич, усаживаясь в автомобиль.
— Еще и обзывается, — послышался нам вслед обиженный окрик девушки.
Но машина уже катила прочь от места происшествия.
Веретенников был хмур и молчалив.
Казалось, он недоволен тем, что остался в живых.
Или, по крайней мере, тем, что активно не включился в перестрелку.
Обидно иногда не проявить мужественность.
Но не стоит же так убиваться.
Я сидела, опустив голову на спинку заднего сиденья, погруженная в свои мысли.
Покушение казалось мне странным, каким-то выдуманным, неестественным событием.