— Что делать?
Растерянный Константин делается удивительно трогательным, и его хочется приласкать, как ребенка.
— Ждать! — ответила и показала на «Волгу», оставив ласку на потом.
И вот минут сорок уже глупо стоим у закрытых дверей и лениво перебрасываемся короткими фразами. А что, позвольте спросить, еще делать, если я с ног валюсь от усталости! В таком состоянии в машине не посидишь, надо двигаться!
Ах какая жалость, что нет у меня с собой гадальных костей!
— Может, имеет смысл постращать Салазарова?
Костя, видя мое состояние, упорно пытается взбодрить меня разговором, больше нечем ему сейчас. Я благодарна.
— Ты наверняка знаешь, чего он боится больше всего.
— Знаю, да, но не знаю, как это называется. А знает баба Яга, то есть Рита. Она может быть еще там, — я показываю на дверь, — если машина ее здесь. Как будет выходить, откроет дверь, нужно будет впихнуть ее обратно и спросить название этого.
— Впихнем! — обещает Константин.
— Спросим! — заверяю я.
И мы опять продолжаем изображать влюбленную парочку, почему-то мающуюся от безделья у входных дверей центра бабы Риты.
Нет, все-таки какая жалость, что гадальные кости остались в моей машине! Последний раз выпадало сочетание «3+16+30» и значило оно: «Хлопоты, доставленные вам и доставляемые вами, будут пустыми без откровения оракула, которое надо заслужить, употребив искусство дипломатии для достижения силы слова — ключа к его вещим устам».
Это было, бог ты мой, да сегодня утром! Вроде бы сто лет прошло, надо же!
А ведь я теперь, пожалуй, понимаю его смысл. Если оракул — баба Рита, а его откровение — имя того, кого побаивается Салазаров, то все сходится! Хитростью и давлением можно добиться от нее имени и, зная его, столкнуть лбами всех участников этой заварухи. А не зная этого боярина, мы хлопочем впустую, так и придется в подполье жить или уезжать из Тарасова навсегда.
Хотя с Салазаровым мы вопрос уже решили, так и не познакомившись с ним лично. Не простят ему отморозки вызванных нами ментов! Не помилуют, или я жизни не знаю! Не простят и нам с Константином сегодняшней бойни. И Горчаков не отвяжется от меня ни сам по себе, ни как-то по-иному, пока существует где-то в верхах влиятельный для милиции боярин, которому я тоже поперек глотки встала, накопав компромата на Салазарова.
Ох, елкины зеленые души, впору Ведьме молиться начинать!
— Таня! — Костя сжал пальцами мои плечи, смотрит на двери округлившимися глазами. — Очнись!
Теперь и я услышала — шорох какой-то внутри, движение.
Константин отодвинул меня в сторону, подался вперед. Дождался, когда после щелканья замка распахнулась створка, и пошел напролом, как грудью на амбразуру, рыча негромко: