В это время я снимала в прихожей, у порога, свои высоченные сапоги, подчеркивающие длину моих ног. И Гольстер, даже находясь в таком отвратительном расположении духа, остался настоящим мужчиной — он не мог оторвать от них своего взгляда. Мне это польстило, тем более сам Вячеслав Павлович оказался очень даже привлекательным мужчиной — высоким, хорошо одетым и гладко выбритым. У него были красивые карие глаза, черные брови и длинные, пушистые, как у женщины, ресницы.
«Ничего себе папаша, — подумала я, глядя на него немного неприязненно, — даже побриться не забыл». Обычно такое чувство у меня возникает всякий раз, когда мне по долгу службы или уже в качестве частного детектива приходилось видеть какую-нибудь безутешную вдову, рыдающую у гроба безвременно ушедшего мужа, но не забывшую предварительно накрасить ресницы водостойкой тушью и надеть на похороны новенький черный костюмчик, подчеркивающий достоинства ее фигуры.
— Итак, — твердо заговорил Гольстер, когда мы прошли в элегантно обставленную гостиную, — я категорически против того, чтобы вы занимались этим… делом. Мне сейчас очень тяжело. А тут вы заявляете о том, что работаете на Сомова.
— Но поверьте, — возразила я, — Сомов заказал мне найти настоящего убийцу. Он пришел ко мне, разрешил вызвать милицию. Иннокентий ничего не скрыл — ни от меня, ни от оперативников. Он был сильно взволнован, почти не мог разговаривать. В тот момент Сомов вообще был похож не на убийцу, а скорее на человека, которого загнали в угол. Он попросил у меня помощи. Вот и все. А я, в свою очередь, прошу ее у вас.
— Что вам нужно? — немного смягчившись, спросил Гольстер.
— Расскажите, почему вы настаиваете на том, что убийца вашей дочери — Сомов? Им ведь мог быть кто угодно. У вас что, есть серьезные, хоть и косвенные доказательства его вины?
— Да, конечно, у меня есть доказательства. И их трудно назвать косвенными. Но для начала взгляните, пожалуйста, вот на эту фотографию.
Гольстер сорвался с места, быстро прошел в кабинет, оставив дверь открытой, и достал с книжной полки — ими были заняты все стены кабинета — большой красный фотоальбом. Усевшись рядом со мной, он трясущимися руками начал листать страницы и перебирать фотографии дочери. А когда дошел до нужной, долго на нее смотрел, потом протянул ее мне.
— Взгляните, как Инночка смотрит на этого… Извините, не могу о нем спокойно говорить.
Глянув на снимок, я сразу догадалась, что Инна и Сомов сфотографированы в офисе Гольстера на новогоднем празднике.
— В каком году это было?
— В прошлом. В декабре снимку исполнится год. Инночка была такой красивой! — После этих слов я ожидала увидеть на гладких, холеных щеках Гольстера слезы убитого горем отца, но ошиблась. Вячеслав Павлович держал себя в руках и не позволил эмоциям взять верх над разумом.