Перед моим внутренним взором промелькнул ряд ассоциаций. Сначала проплыло бледное пятно, в котором прорисовывался облик этой девушки — почему-то память вытащила из своих глубин фрагмент сна, который я видела в одну из последних ночей… Затем на фоне этого бледного лица возник темный коридор в служебной части драмтеатра. Наконец передо мной предстала более живописная картина — две похожие девушки с одинаковыми каштановыми волосами удаляются по аллее, усыпанной золотыми листьями осени…
Ну конечно! Как же это я сразу не признала в спящей девушке Карину, младшую сестру Катерины Маркич! Но, взглянув на нее еще раз, я поняла, что именно помешало моей памяти сработать молниеносно: большие карие глаза девушки были закрыты, а без них ее облик утрачивал всю глубину и обаяние. Поистине, глаза — зеркало души. И теперь меня охватил ужас: больше всего на свете мне захотелось, чтобы эти глаза открылись.
Девушка лежала очень удобно, положив руку под голову, словно прилегла отдохнуть. Но меня пугала ее необычайная бледность: казалось, в ней нет ни кровинки. Я наклонилась над Кариной, но не почувствовала дыхания. Я схватила ее ледяное запястье — мне показалось, что я ощутила едва уловимые признаки слабой пульсации. Жива! Я попыталась привести девушку в чувство, но безрезультатно. Может, подействует холодная вода? И я помчалась на кухню.
Схватив первую попавшуюся кружку, я открыла кран с холодной водой. И тут взгляд упал на мусорное ведро, стоящее на полу возле раковины. Поверх скомканных бумаг лежал использованный шприц и несколько пустых ампул. Я наклонилась и прочла надпись на смятой упаковке: аминазин. Одной водичкой тут не обойдешься… Срочно «Скорую»! Бросив кружку, я кинулась в прихожую к телефону…
Только теперь, после того как я объяснила врачу «Скорой» ситуацию и указала приблизительный адрес — я ведь знала лишь улицу, а на номер дома посмотреть не удосужилась! — я начала приходить в себя и вновь обрела способность к логическому мышлению.
Конечно, за годы практики мне приходилось сталкиваться с ужасами, леденящими кровь, — созерцать расчлененный труп, к примеру, или находиться чуть ли не в эпицентре взрыва. Казалось бы, после таких кошмаров уже ничто не может вызвать содрогания или повергнуть в состояние шока. И тем не менее случай с Кариной меня потряс. Так иногда гораздо трагичнее и проникновеннее всех громких кульминаций звучит тихая, еле слышная, замирающая в вышине мелодия, способная проникнуть под прочный защитный панцирь.
Ожидая приезда «Скорой», я вернулась в спальню. Что произошло здесь полчаса назад между Кариной и Лукьяновым? Я знала — Зорин говорил мне, — что они были знакомы, но того, что Валентин знал адрес временного жилища девушки и наведывался к ней в гости, не подозревала. Еще одна тайная пассия? Или здесь нечто иное? Видимо, сегодня между ними состоялся неприятный разговор, который вынудил гостя так поспешно удалиться, а на хозяйку вообще подействовал настолько губительно, что после него жизнь показалась ей не мила. А что, если это не самоубийство? Может, Лукьянов был не косвенным психологическим, а непосредственным, реальным убийцей? Эта мысль возникла в моей голове, но я отвергла ее — слишком много обстоятельств противоречило ей.