Мы побеседовали, потом долго бродили по питомнику, выбирая цветы так, чтобы они последовательно цвели все лето. Причем одни клумбы будут выдержаны в одной цветовой гамме до самой осени, другие, напротив, каждый месяц станут менять свою палитру. Это занятие так увлекло меня и развеяло! Оказалось, что выбирать рассаду в питомнике ничуть не менее приятно, чем дорогие наряды в бутике. Наконец мы составили полную коллекцию. Степан Ильич сделал мне невероятные скидки, хотя я и пыталась убедить его, что мой друг — человек весьма и весьма состоятельный.
— Татьяна, дорогая, меня это не интересует. Вы занимаетесь цветами для своего удовольствия. Позвольте же и мне получить свое.
Мы договорились о дне, когда все мои заказы будут доставлены. Степан Ильич обещал даже выделить мне в помощь несколько квалифицированных специалистов, которые помогут в течение дня высадить всю рассаду. На этом мы простились самым нежнейшим образом.
Вернувшись домой, я увидела, как Максим с Виталием выезжают за ворота. Замечательно. Самое подходящее время, чтобы пошарить в запертой комнате. Надеюсь, что никого не занесет в гостиную, пока я буду там вскрывать замок. Я взяла из подсобки все необходимое, поднялась на второй этаж, переоделась в своей комнате. Потом выглянула на веранду. Туся с Олегом Петровичем о чем-то увлеченно болтали и даже не заметили меня. Варвара же Семеновна все свободное время проводила на кухне у телевизора. Можно действовать. Оставив на всякий случай на лестнице «жучок», я спустилась вниз и прямиком направилась к хранилищу. Минут пятнадцать у меня ушло на то, чтобы подобрать подходящий блокиратор к видеокамере. Затем я занялась замком. В одном ухе у меня был наушник, прослушивающий «жучок». На другое я надела наушник от портативного диагностического аппарата, с помощью которого предстояло установить, какие цифры входят в комбинацию кода. Присоединила аппарат к замку и начала работу. Установив цифры, я составила все возможные композиции из них. Таких композиций оказалось всего 120. Работы еще на полчаса. К счастью, из «жучка» не доносилось звуков, свидетельствующих о том, что кто-то спускается по лестнице. Я начала перебирать композиции. Как это всегда бывает, верное сочетание оказалось почти в конце списка. Наконец раздался долгожданный щелчок — замок был открыт. Я быстро зашла в комнату и плотно затворила за собой дверь. Было еще достаточно светло, и мне не понадобилось прибегать к помощи неверного света фонарика.
Войдя, я огляделась. Комната была уставлена стеллажами. Большая часть из них оказалась уже пуста. На нескольких же лежали штабелем футляры, напоминающие тубусы для переноски чертежей. Я поняла, что в них и хранятся свернутые полотна. Рамы для картин стояли отдельно, в другом углу. Были еще застекленные стеллажи с бронзовыми статуэтками и ювелирными украшениями. Но разглядывать их не было времени. Моя цель — полотна. На каждом футляре имелась бирочка с названием картины. Но, не доверяя написанному, я открывала каждый тубус, чтобы посмотреть, не хранится ли «Танцовщица» под другим названием. На осмотр ушло не менее часа. Некоторые полотна были мне знакомы по каталогам и альбомам Завадского. Некоторые я видела впервые. Но увы, к моему глубокому разочарованию, среди них не оказалось искомого шедевра Эдгара Дега. Да что за чертовщина? Насколько я могла судить, среди осмотренных мною картин было несколько ничуть не менее ценных, чем «Танцовщица в голубом». Зачем Алексееву понадобилось так тщательно ее прятать? Ведь только для Завадского она обладала несказанно высокой ценностью, но это же была субъективная оценка. Я решила поискать, не запрятана ли картина где-то отдельно. Обшарила все углы комнаты, простучала все стены, пол, словом, тщательнейшим образом исследовала хранилище. Тайников не было. И «Танцовщицы» тоже. Неужели мне придется огорчить Бориса Дмитриевича сообщением, что картина вновь уплыла в неизвестном направлении? И где же мне ее искать? Выход оставался только один — попытаться использовать на все сто свое положение подставной жены и каким-то образом подвести к разговору о картине самого Алексеева. Но как это сделать, чтобы он ничего не заподозрил? Ведь я, по его мнению, не разбираюсь в живописи, да и не особенно интересуюсь ею. Как же мне на самом деле стать конфидентом этого непонятного человека, которому я с равной готовностью могла приписать как все положительные, так и все отрицательные черты, до сих пор не разобравшись в том, где правда, а где ложь?