На пустом месте (2002-2007) (Быков) - страница 43

Йеху, если кто-то не помнит,- это такие человекообразные существа, на которых свифтовские благородные лошади (называвшиеся гуингмами) возили воду. Йеху были зловонны, ленивы и завистливы. Решив, что таково и все человечество, а лошади никогда не возьмут тут всю власть, Свифт впал в глубокую депрессию и сошел с ума. Ему не приходила в голову простая мысль о том, что йеху (или йэху, в иных переводах) - далеко не все люди, и даже не самая значительная их часть. Их держат для того, чтобы они компрометировали то или иное начинание. Йеху ведь так устроены, что не могут пройти мимо какой-нибудь очередной интеллектуальной моды, в особенности сулящей поживу. Они бросаются на нее, как вороны на блестящее. В результате даже самая достойная идея не успеет зародиться - глядь, она уже облеплена йеху и пахнет их испражнениями. Испражняются они постоянно, это их способ коммуникации. По испражнениям узнают друг друга, ими же кидаются во врага. Я очень долго не хотел писать этот текст. Есть люди, с которыми опасно конфликтовать - испражнения-то смоешь, но запах, запах останется. Однако процесс зашел слишком далеко. Есть идеи, которые мне по старой привычке дороги. И мне невыносимо видеть, как они все прочнее отождествляются с людьми неприличных взглядов и манер. «Оставим за рамками брызги и визги, которые несутся из Интернета небольшой группки (я подсчитал - семнадцать человек, которые упорно, на разных сайтах и блогах пытаются повизжать) - ну, если люди хотят повизжать, это их история и факт их биографии». «Далее, что там было за эфиром у них - это вообще не вопрос главного редактора, что там у них сложилось-не-сложилось - мне это не интересно». «Во-первых, кадрами занимаюсь я, Леонид, забыл у вас спросить, что мне делать с кадрами - вот совсем забыл. Сколько надо пархоменков, столько и будет. Запомнили? Запомнили». «Ваня, я ношу фамилию своего отца, и отчество своего отца, и не собираюсь вам объяснять про моего отца ничего». ««А по внешнему облику вы выглядите стопроцентным семитом» - ну это вопрос девушек, которые меня любят, Ваня. А не ваш вопрос». ««Прошу Бенедиктова посмотреть, как Бычкова разговаривает с Прохановым,- она не дает ему слова сказать» - это не так, Клавдия, это вам так кажется. Просто вы больше любите Проханова, а не Бычкову, а я - наоборот». «Что касается проблемы инвалидов по зрению - что вы называете проблемой? Что вы называете «обсуждается»? Есть инвалиды по зрению, и есть инвалиды не по зрению. Что значит - обсуждается или не обсуждается? Обсуждать можно - нехватка чего-то. Вы нам должны говорить - нехватка чего-то». «Владимир, холодная вода на кухне. Открываете кран, чашку и пьете. Потом еще раз, и еще раз». «Аркадий, холодная вода. На кухне. Открываете кран, наливаете один стакан, выпиваете. Потом другой стакан выпиваете. Потом ложитесь спать. Вот видите, с кем приходится общаться? Это остальным говорю - ну, что с ними делать? Ничего. А вы говорите - зачем вы с ними возитесь? Затем. Как дети». «Меня развращают девушки, которые работают на «Эхе Москвы», вот кто меня развращает». Это что такое? Это барин проводит прямую линию с крепостными, отвечая на их вопросы? Это холопья пришли к парадному подъезду с накопившимся и наболевшим? Это десятилетний школьник играет с одноклассниками в Большого Босса, реализуя детские комплексы? Что это за поток пошлости и хамства, несущийся в эфир и выкладываемый потом в виде транскрипта? Это Алексей Венедиктов, главный редактор радиостанции «Эхо Москвы», общается со слушателями в прямом эфире, заменяя в качестве ведущего Евгению Альбац, уехавшую в отпуск, как гордо сообщает начальник, в саму Америку. Хамство «Эха» вошло в пословицу, и не стоило бы подробно разбирать именно этот аспект проблемы. В конце концов, после инцидента с Анной Арутюнян все стало настолько ясно, что проблема перестала обсуждаться как таковая: был продемонстрирован стиль, он теперь постоянен, другого не будет,- ну и спасибо, что вообще терпите нас, грешных. Напомню кратко обстоятельства этого скандала - Евгения Альбац позвала в студию молодую журналистку, опубликовавшую в «Moscow Times» статью об Анне Политковской. В статье всего-то и говорилось, что Политковская была не столько журналистской, сколько правозащитницей, чрезвычайно субъективной и пристрастной. Арутюнян предупредила, что готова разговаривать о юридических проблемах свободы слова, а не о Политковской: в области свободы печати она экспертом является, а в области биографии и деятельности Политковской - нет. Редактор Евгении Альбац на это условие согласился, после чего, как вы понимаете, с Арутюнян разговаривали исключительно о Политковской. Разговора, собственно, никакого не было - на девушку втроем насели сама Альбац, Сергей Соколов («Новая газета») и Юрий Рост, который в силу долгого журналистского опыта и врожденного мужского достоинства все-таки вел себя на этой передаче приличнее других. Не стану пересказывать всего тем более что все желающие давно ознакомились с транскриптом передачи -http://www.echo.msk.ru/programs/albac/46950/. Это такая прелесть, что цитировать пришлось бы все. Особенно впечатляет, конечно, прокурорский тон - на фоне откровенной растерянности Арутюнян, чьим родным языком является английский. После программы Евгения Альбац сообщила Анне, что связалась с ее американскими работодателями и настоятельно посоветовала больше Анну не печатать. «А теперь - вон отсюда!» - так завершила она разговор. Кого-то все это, вероятно, удивило, но мне удивляться было решительно нечему. Евгения Альбац уже кричала мне однажды: «Вон отсюда, ваше присутствие мне противно!» - но дело происходило в самолете, и выполнить ее просьбу я не мог при всем желании. Отказывать женщине всегда тяжело, и этот случай, сами понимаете, камнем лежит на моей совести. Но если бы я вышел, самолет бы разгерметизировался и хуже стало бы именно Евгении Альбац. Я-то, стремительно летя к земле, испытал бы только облегчение. Столько проблем решились бы одним махом! Вы, естественно, спросите, почему ей было так неприятно мое присутствие. Может, я ей личную гадость сказал, или там буянил спьяну, со мной и не такое бывает… А летели мы из Грузии, куда Ксения Пономарева возила довольно большую группу журналистов для ознакомления с прекрасной жизнью, наставшей после воцарения Саакашвили. Бадри Патаркацишвили был тогда еще не в оппозиции, активно помогал грузинской экономике и лично Михаилу Николаевичу, и прием, который он нам устроил, заставил бы Лукулла завистливо облизываться. Я все это кушал, мой грех, и на другой день кушал, но в самолете позволил себе усомниться в благотворности Михаила Николаевича для грузинской экономики в целом. Потому что у меня в Тбилиси есть и другие знакомые, кроме Патаркацишвили. И время от времени они сообщают мне, как живут. Вот тут-то Евгения Марковна и потребовала, чтобы я покинул самолет или хотя бы салон, в котором она находилась. Но я не покинул. Там еще много сидело хороших людей, с которыми мне интересно было общаться. Так что салон покинула она. К сожалению, Анне Арутюнян не хватило сообразительности - или наглости?- спокойно ответить: «Знаете, я как раз сейчас никуда не спешу. Поэтому если вам что-то не нравится, можете удалиться сами». Ничего нового не происходит. Все, кто лично наблюдал Сергея Пархоменко (экс-главного редактора «Итогов», ныне ведущего кулинарной колонки в «Большом городе»), примерно представляют себе его манеры и стиль общения. На прямой вопрос, сколько ему платят за выполнение политического заказа - вопрос, согласен, оскорбительный, но слушатель имеет право высказать свои подозрения,- Сергей Пархоменко вполне может ответить: