— Видно, не вы один.
— Да нет, те, кто украли, узнали о них случайно.
— Странная история, — Долгушин встал, обмотался махровой простыней, — я, грешным делом, думал после вашей публикации написать интересную историю о ваших поисках Лимарева. Даже в издательстве договорился.
— Поспешили, поспешили, Юрий Петрович.
— Нет! — Долгушин хлопнул ладонью по груди. — Нет! Медальоны все равно найдут. Украл их какой-то негодяй для продажи. Найдут, и в моей будущей книге появится детективная сюжетная линия.
— Я думаю, что найдут, — сказал Забродин, — я видел людей, которые ищут Лимарева. Они производят на меня очень приятное впечатление.
— Милиционеры, производящие приятное впечатление, это что-то от сериала Лавровых и книг братьев Вайнеров.
— А вы сталкивались с ними?
— Спаси Бог, — Долгушин постучал костяшками пальцев по деревянной панели.
— Напрасно вы иронизируете. Мне пришлось столкнуться с интеллигентными и умными людьми.
— Что ж, — сказал Долгушин, — я рад, если это так.
Он помолчал, думая о своем, внимательно глядя на Забродина. Лицо его было спокойно-равнодушным, и только глаза на нем жили отдельно, самостоятельно. Они были насторожены и напряжены.
— Владимир Федорович, — нарушил молчание Юрий Петрович, — во мне как бы живут два человека, которые не состоялись полностью — ученый-искусствовед и литератор. Так вот, во мне проснулся именно литератор.
— Лимарева найдут. Я уверен в этом. Вы ведь знаете что-то о расследовании?
— Кое-что.
— Почему бы вам не рассказать об этом мне? Представьте себе, какую книгу можно написать! Лимарев — талантливая, я бы сказал, трагическая фигура, потом поиски его работ, ваш неоценимый, Владимир Федорович, вклад в искусствоведение…
— Вы уж скажете, — махнул рукой Забродин.
— Знаете, мы привыкли стесняться добрых дел. Считаем, что это в порядке вещей, жизненное кредо приличного человека. Но я считаю, что вы совершили научный подвиг. Итак, ваш вклад, неоценимый причем. Потом кража, расследование и новое обретение работ Лимарева для искусства.
— Новейший Рокамболь или нечто из сочинений Брешко-Брешковского. Да не обижайтесь, Юрий Петрович, задумка ваша хороша и интересна. Хотите я позвоню в МУР? Они помогут вам.
— Не хотелось бы, — быстро ответил Долгушин, — во-первых, до конца расследования они не ознакомят меня с материалами, во-вторых, мне важны ваше видение, ваши ассоциации.
— Весьма признателен вам за оценку, но мое видение и мои ассоциации ограничены специальным документом о неразглашении доверенных мне сведений.
— Это меняет дело, но обещайте мне, Владимир Федорович, что как только «оковы тяжкие падут», я буду первым, кому вы нарисуете эту леденящую душу картину.