— Вы говорите, монаха, который был с госпожой Кончини, звали Клод Аквавива? Вы точно слышали именно это имя?
— Совершенно точно. Только не понимаю: почему какой-то монах, которого я в жизни не видел, хочет меня погубить.
Пардальян вдруг стал очень серьезен, огляделся вокруг и, перегнувшись через стол, одними губами прошептал:
— Знаете, кто такой Клод Аквавива?
— Право, нет, сударь.
— Это генерал ордена иезуитов.
— Да? Тех, кого обвиняют в заговоре против короля? Тех, кто вложил оружие в руки Жана Шастеля, Гиньяра, де Варада [37] и многих других?
— А теперь хотят вложить в руки Равальяка. Этих самых.
— Вот оно что! — задумчиво произнес Жеан. И продолжал простодушно: — Все равно не понимаю, сударь, зачем этому генералу понадобился нищий бродяга, вроде меня.
Пардальян поглядел на него молча. Он еще не мог — не хотел — сказать Жеану: «Потому что ты — владелец баснословного богатства, которое хотят прибрать к рукам монахи». Но предостеречь юношу было совершенно необходимо! Шевалье понимал: над ним нависла смертельная опасность, жизнь его под угрозой. Только как убедить в этом сына, не сказав ему всей правды? Ага, вот как! И Пардальян пожал плечами:
— Разве непонятно? Вы знаете планы этого монаха — следовательно ему нужно от вас избавиться!
Он думал, что, по легкомыслию юности, Жеан примет такое объяснение. Парой недель назад оно, быть может, и вправду сошлю бы. Но Пардальян не учел, что за шесть недель постоянного общения с сыном он невольно сам многое в нем изменил. В шестьдесят лет, как, впрочем, и в годы юности, он все еще не знал себе истинную цену. Он не знал, что с первой же встречи стал для юноши идеалом, которому тот решил неустанно подражать. С тех пор ни один его поступок, ни одно слово, ни один жест не ускользали от внимания Жеана — и даром для него не пропали.
И вот Жеан преспокойно ответил с наивным выражением на лице, невольно перенятым им у того единственного человека, которому он безоговорочно верил — у шевалье де Пардальяна:
— Погодите, сударь! Да ведь он не знал, что мне известны его планы! Знал бы он, что я подслушиваю, — не стал бы открыто говорить о моем убийстве… и вообще ничего бы не говорил. Тут что-то не так.
Логика простая и строгая! Пардальян закашлялся, чтобы скрыть смущение. Но этого человека не просто было сбить с толку.
— Какой же вы еще ребенок! — покачал он головой. — А планы Кончини? О них-то вы знали задолго до того разговора!
— О них — конечно, но при чем здесь…
— Супруги Кончини — пешки в руках монаха. Будьте уверены: едва узнав, как вы грозили Кончини, сидя тогда в карцере, они тотчас передали все ему.