Эскаргас лгал вдохновенно, искусно сплетая истину с вымыслом и сопровождая свой рассказ выразительными жестами. Единственное, к чему он стремился, это как-то оправдаться в злосчастном опоздании, грозившем потерей места. Провансалец простодушно полагал, что именно это интересует Кончини — но, к несчастью, ошибался. Кончини и думать забыл о заминке своих подручных. Сохраняя видимость равнодушия, он слушал Эскаргаса с неослабным вниманием. Поразительное в подобный час скопление солдат и лучников на одной из улиц казалось ему несомненным доказательством того, что покушение свершилось… или же было вовремя предотвращено. Именно это и необходимо было выяснить при помощи наводящих вопросов. Поэтому он постарался придать своему лицу еще более недоверчивое выражение, сказав с наигранным раздражением:
— Что ты мне плетешь, дубина? Сотня лучников, говоришь? И сам Неви во главе? Да еще Прален с гвардейцами? Мятеж там, что ли, произошел? Или какое сражение случилось?
— Сражение? Конечно! Черт возьми, спросите Гренгая и Карканя! Вы слышите, ребята? Монсеньор сомневается, было ли там сражение… Да ведь мы собственными глазами видели, как уносили раненых (он собирался сказать: трупы, но прикусил язык)… И насчитали… сколько мы насчитали, Гренгай, а? Не бойся, говори!
Гренгай наудачу брякнул:
— Шесть!
— Вы слышите, монсеньор? — вскричал торжествующий Эскаргас. — Один только Гренгай насчитал шестерых.
Кончини между тем размышлял:
«Раз были раненые, значит, была схватка… Стало быть, покушение все-таки состоялось. Я уже вижу, как это происходило: король появился не один… ведь этот негодяй назвал Ла Варена… Жеан Храбрый нанес удар, а потом на него накинулись. Но он умеет постоять за себя и вполне мог уложить нескольких… Что до лучников и гвардейцев, то, думаю, это дело рук Леоноры… она устроила так, чтобы солдаты подоспели… слишком поздно. Однако что с королем? Убит он или ранен? Или ему удалось, как всегда, ускользнуть?»
Трое храбрецов не прерывали его раздумий и только выразительно перемигивались. Их злило и выводило из себя то, что хозяин придает такое чрезмерное значение пустячной задержке. Но они вбили себе в голову, что «облапошат» его, и потому решили твердо стоять на своем, ибо здесь было задето их самолюбие. Впрочем, мысленно они посылали Кончини ко всем чертям.
А тот пожал плечами с пренебрежительным сожалением и произнес насмешливо:
— Похоже, у вас от страха в глазах помутилось, храбрецы! Не может быть, чтобы случилось что-то серьезное. Уж о мятеже меня бы известили, черт возьми! Наверное, ваше пресловутое сражение — это не больше, чем обыкновенная стычка нескольких человек. Быть может, попытка убийства… покушение, кто знает?