— По рукам, монсеньор!
— На этот час мы в полном вашем распоряжении!
— Сделаем все, что бы вы нам ни приказали!
Усилием воли Кончини удалось сохранить бесстрастное выражение лица, но внутри у него все пело и ликовало. Он редко испытывал подобную неистовую радость. Посчитав, что дело сделано, и торопясь приступить к отмщению, он начал было объяснять, чего ждет от своих головорезов.
Но у троих молодцов было на сей счет особое мнение, а в упорстве они не уступали Кончини. Поэтому Гренгай бесцеремонно прервал его.
— Минуту, монсеньор, — сказал он с серьезностью, придававшей этой хитрой физиономии необычное выражение. — Вы спросили, почему мы предали вас ради… того, кто находится сейчас за этой дверью. Я вам скажу. Вы для нас человек, который нам платит, — и никто из нас, если мы честно выполнили работу, ничего вам не должен. Он же нам друг. У нас, бандитов и разбойников с большой дороги, есть свои странности. К примеру, дружба для нас священна. От друга нельзя откупиться. Другу ты обязан всем. Ему принадлежат твой кошелек, если в нем завелись деньги, твой хлеб, твоя рука, твоя кровь. Нет большей низости, чем предать друга, — и ни один из нас не пошел бы на это, из страха обречь себя на вечное проклятие и опозориться в собственных глазах. Предавший друга достоин самой ужасной казни. Не хмурьте брови и не торопите нас. Я говорю это, чтобы вы поняли. Мы обещали вам совершить эту низость, эту подлость… и не возьмем слова своего назад. Но это тяжело, очень тяжело! Только такая громадная сумма, которую вы назвали, могла убедить нас. Однако, позволю заметить, пока мы имеем одно лишь обещание… Мы не сомневаемся в вашем слове, но, скажу вам совершенно откровенно, этого мало, чтобы побудить нас к действию. И если вы хотите, чтобы сделка состоялась, извольте выплатить задаток.
В то же мгновение три хищные лапы протянулись к Кончини.
А тот ни на секунду не заподозрил своих подручных в неискренности. Даже если и были у него сомнения, Гренгай полностью развеял их искусно построенной речью. Требование задатка не удивило и не возмутило Кончини — напротив, показалось ему вполне естественным. Так поступали все. Он поспешно обшарил свои карманы и, досадливо взмахнув рукой, выругался с подлинным огорчением:
— Россо Dio! Я все отдал старой ведьме… При себе у меня ничего нет.
Примирившиеся со своим господином головорезы была настроены на редкость добродушно. Гренгай, спустивший свору с цепи, первым нашел выход, провозгласив:
— Это пустяки! Я вполне удовлетворюсь прекрасной золотой цепью, что висит у вас на шее. А ты, Эскаргас?