— Простите, монсеньор, но я прекрасно знаю, в чем здесь дело, — спокойно промолвила Жизель.
— Знаете? — поперхнулся герцог.
И насмешливо спросил:
— Так что же вы знаете?
— Я знаю, что вы должны всего лишь отказаться от притязаний на французский престол, чтобы вернуть уважение и дружбу господина де Пардальяна, — бесстрашно заявила девушка.
Этот неожиданный удар сразил Карла Ангулемского наповал. Он сразу понял, что жена и дочь услышали от Пардальяна немало интересного… И герцогу немедленно захотелось выяснить, насколько они были посвящены в суть дела. Он поднял на них подозрительный взгляд.
Но рядом с герцогом была только Жизель. Виолетта отошла в сторону с Пардальяном, который в это самое время церемонно представлял ей графа Одэ де Вальвера. Казалось, они не обращали ни малейшего внимания на отца с дочерью. Герцог знал, что на самом деле это не так, но все же сразу почувствовал облегчение при мысли о том, что этот неожиданный и неприятный для него разговор останется между ним и Жизелью.
Однако Карл Ангулемский понимал и то, что дочь — он не сомневался, что герцогиня и шевалье ее должным образом настроили — окажется сейчас противником отца. Более того: его строгим судьей. И этот судья был вдвойне страшен гордому вельможе. Во-первых, судья этот был достаточно осведомлен, а, во-вторых, отцовская любовь герцога граничила со слабостью, и Карл Ангулемский боялся, что дочь расплачется — и тогда он не сумеет ей отказать.
И герцог подумал, что лучше сразу покончить с делом, в котором он имел весьма шаткие позиции. Карл Ангулемский еще больше насупился и воскликнул:
— Всего лишь отказаться! Всего лишь! Ну и выражение вы выбрали! Неужели вы полагаете, что можно «всего лишь» отказаться от короны, чтобы не потерять дружбу простого смертного?
— Да, отец, если этот смертный господин де Пардальян, — убежденно проговорила Жизель.
— Что за бред! — рявкнул Карл Ангулемский.
— А раньше вы говорили, что все короны христианского мира не стоят его дружбы, — заметила девушка.
У нее была хорошая память. На это нечего было возразить. И герцог взорвался:
— Чушь!.. Слова!.. Пустые слова!.. Нет в мире дружбы, ради которой можно пожертвовать королевством!
— Я часто слышала от вас обратное, — возразила Жизель с кротким упрямством.
— Боже праведный, да что вы себе позволяете?! — зарычал герцог в бессильном гневе.
— Отец!.. — воскликнула девушка.
— Довольно, — резко оборвал ее вельможа. — Ступайте в свою комнату, мадемуазель, и никуда не выходите без моего разрешения.
Жизель склонилась перед ним с глубочайшим почтением и проговорила: