– Простите, – прошептала она. – Господи, что я наделала!
– Вы поцеловали меня, – спокойно ответил Северин. – Что в этом плохого?
– Что в этом плохого? – Графиня де Мерсье была смущена и растерянна. – Я только что овдовела, сэр Северин, и я любила своего мужа. Сейчас я своим распутством запятнала его имя. Он гордый человек из гордой семьи – знатной, культурной и доброй. У него есть то, чего нет у вас.
От этих слов Северин похолодел. Его губы растянулись в иронической улыбке.
– Вы правы, миледи, ваш муж обладал многими достоинствами, но я сомневаюсь, что, будучи человеком добрым и порядочным, он бы ответил на ваш поцелуй, как это только что сделал я. Сомневаюсь, что он вообще обратил бы на вас внимание.
Он видел, как все краски исчезли с ее лица, и ему даже показалось, что она снова захочет его ударить. Ему искренне хотелось, чтобы она это сделала. Но она просто повернулась и ушла. Он долго слышал эхо ее шагов по залу замка, который никогда не был ее домом.
«Ты поцеловала меня. Ты вернешься ко мне».
Эти мысли наполнили Северина радостью.
За годы, прожитые в замке Мерсье, Аликс редко пользовалась зеркалами. По правде говоря, она избегала смотреться в них, насколько это было возможно. Ведь Робер предпочитал делать вид, что она вообще не существует, и вскоре Аликс, приняв это как должное, замкнулась в себе. Прошли многие месяцы – еще задолго до смерти мужа, – когда она пристально рассматривала себя в зеркале.
Сейчас она это сделала.
То, что она увидела, было очень странным: ее щеки порозовели, глаза блестели, кожа светилась. Но она не могла поверить, что это было результатом ее поспешного бегства. Аликс понимала, что возвращением этих красок жизни она обязана поцелую Северина – поцелую, которого она так сильно хотела. Когда он в нерешительности остановился, она сама потянулась к нему, приблизившись почти вплотную.
Какое-то время она стояла неподвижно, внимательно изучая все изменения, которые вызвал этот поцелуй. Рядом с ней горели две восковые свечи, рассеянный свет которых высвечивал кинжал Робера с рукоятью, инкрустированной драгоценными камнями, и его окровавленную мантию. Чувство вины пронзило ее так остро, что ей захотелось заплакать или убежать. Но ни того, ни другого она не сделала. Ее будущее не зависело от нее, ока не была вольна в своих действиях. Она обещала Роберу спасти его сына.
Но сейчас, когда она поцеловала постороннего мужчину – и, что самое ужасное, получила удовольствие от этого поцелуя, – обещание, данное мужу, стало для нее тяжким грузом. Ей захотелось поскорее выполнить свой долг и покончить с этим навсегда. Ей хотелось уйти в монастырь. Там по крайней мере она будет в безопасности от самой себя.