– Вы бы вместе жили.
– А бабушка? Ей дом жалко. И не хочет она совсем. Когда я как следует устроюсь, я ее к себе заберу. Знаете, какая она хорошая… Я ведь без отца росла, возле нее. Невезучая, да?
– Почему? Я тоже рос без отца, видите, какой вырос.
– Ага, – сказала она и опять засмеялась. Но неожиданно смолкла.
За стулом Лютрова остановился Костя Карауш, То, что у него кто-то за спиной, Лютров понял по веселому недоумению на лице Валерии.
Выждав, когда, за столом замолчали, а Лютров повернул к нему голову, Костя склонился, как метрдотель на дипломатическом приеме, и, все еще держа руки за спиной, проговорил:
– Прошу прощения… Несколько мужчин, пожелавших остаться неизвестными, просили передать вашей спутнице… Вы позволите?
– Мы позволим, Валера?
– Позволим!
– В таком разе прошу! – Костя вытянул руку.
– Ой!
В руках у него покачивалось несколько длинноногих красных тюльпанов.
– Ой, спасибо!.. Откуда они?
Костя сделал вид, что открывать тайну ему нельзя, приложил руку к сердцу и, очень довольный исходом миссии, отошел.
– Какой он потешный, этот ваш друг!
– Ага. Одессит, веселый.
– А вы где живете?
– В Энске.
– Ой, вдруг встретимся!
Лютров написал на листке блокнота номер своего телефона и протянул ей.
– Это на случай, если вам опять понадобится провожатый.
– Я и так позвоню. Правда, у мамы нет телефона, но я из автомата, хорошо?
– Лишь бы было слышно.
– Знаете, хорошо все-таки, что я вас увидела. Мне теперь даже смешно, что я боялась, пряталась.
– Ну и слава богу. Я тоже очень рад, что увидел вас.
Пока они сидели за столом и потом, когда он провожал ее к старому, порядком обтертому ЛИ-2 и стоял у трапа в общей очереди, чувствуя безбоязненные прикосновения совсем освоившейся с ним девушки, Лютров проникся уже совсем родственной причастностью к ее отъезду, о чем-то тревожился, а в момент, когда она, еще не протянув руки за чемоданом, вопросительно поглядела на него, испытал такое сильное желание обнять ее, наговорить каких-то благодарных слов, что едва принудил себя отдать ей вещи, и при этом был так растерян, что не слышал сказанного ею на прощанье. А когда увидел ее шагающей вверх но трапу, еще более обшарпанному, чем старенький самолет, перебирающей ногами в черных туфлях, мучительно ждал, что она повернется на прощанье, кивнет ему, но она не повернулась и не кивнула.
Вылетали они в конце следующего дня. Тасманов заправил самолет минимумом топлива, и они поднялись, не пробежав и двух третей взлетной полосы, окатив Перекаты неслыханным здесь ревом двигателей, и резво пошли вверх, оставляя за собой четыре едва приметных дымных следа.